Все чаще и чаще по воле Аргерда лилась кровь. Сначала необходимость расправ и казней приводила его в ужас, и он каждый раз спешил к своему наставнику, прося отпущения грехов… Но потом привык к мысли, что все делается для высших, справедливых целей, и просто повторял про себя молитвы, чтобы отогнать злых духов – “искусителей”. Впрочем, казнить приходилось в основном волхвов, которые и в бреду не могли вообразить своего отречения от старых Богов. Один только раз Аргерд был близок к раскаянию в начатом – когда запертые в большом амбаре волхвы и верные прежней вере простые люди были сожжены живыми по приказанию одного из бывших разбойных вожаков. Впрочем, потом такие казни стали совершаться все чаще и чаще, перестав вызывать ужас в сердцах последователей новой веры…
О существовании какой-то иной власти, о том, что законный правитель, Володар, все еще жив и находится в столице, никто не задумывался. Позабылись все его победы над степняками – враги царя считали его слабовольным и болезненным затворником, который совершенно не способен бороться за власть и лишь тщетно цепляется за старую веру. “Посмотрим, как ему идолы-то помогут!” – смеялись иные из особо уверовавших. И в самом деле – все шло так легко, что казалось, будто и вправду сам Небесный Господин покровительствует Аргерду.
Тем неожиданнее был маневр верной царю конной гвардии, разгромившей большой отряд, направлявшийся к Ладограду. Беспощадные в боях с врагами, гвардейцы не умели быть такими со своими соплеменниками, и не уничтожили, но просто обратили в бегство вражескую пехоту, прорвав ее строй таранной атакой и затоптав жрецов, из-за чужих спин призывавших воинов умереть за веру. Аргерд получил первое предупреждение и все понял, повернув войско на Русколань. Но было поздно – не бессильным недругом и не кающимся грешником вышел к нему на встречу Володар, но вождем многотысячной рати, защитником свободы своего народа и веры Предков.
…К царю, которому подводили коня, приблизилась Морра Линдхольм – в доспехах, крылатом шлеме, которые по традиции всегда приписывали своим героям скальды Галогаланда, и с боевой секирой в руке:
-Конунг ариев! Быть может, мои воины не будут принимать участия в битве? Они не наемники, и не хотят убивать твоих людей!
Володар бросил, не оборачиваясь:
-Отрекающийся от Богов отрекается от родства. Эти люди приходятся мне только врагами.
Он поднялся в седло и медленно поехал вдоль передней линии воинов, чтобы занять место во главе конной гвардии. Его пытались отговорить от риска собою на военном совете – безрезультатно. Приветствуя вождя, над полками поднимались их штандарты, однако сами воины молчали. Молчал и царь – он понимал, что это – не та битва, участие в которой наполняет душу злым и яростным восторгом, которая при всем своем ужасе – прекрасна и желанна для воина и полководца, о которой с законной гордостью будут рассказывать детям и внукам… Лишь непобедимая конная гвардия, встретившая его сдержанным гулом нетерпения, да фанатично преданные Арьяварте пехотинцы-венеты не испытывали в себе этого противоречия: ведь там, впереди – СВОИ ЖЕ.