— У меня другие правила-с. Таких просьб не считал возможным исполнить… Я не ожидал таких просьб от капитана… А что я был жесток не менее вас — знаю… И правду об этом написал в показаниях потому, что не считаю нужным скрывать то, что делал. Надеюсь, можно понять?
Но, по-видимому, Пересветов не понимал.
Пересветов поднялся с кресла.
Имея вид оскорбленного и обиженного человека, он проговорил именно то, из-за чего и пришел к Баклагину перед его отправлением к адмиралу.
— Согласен… Не хотели покрыть меня, Леонтий Петрович… У вас другие правила… Вижу, что вы во многом меня обвиняете… И сознаю, что виноват в смерти Никифорова, и… ну, знаете, как нахально действовал ревизор, и я… одним словом… Но, Леонтий Петрович!.. Вы знаете мое положение… Знаете адмирала и что мне грозят… И я прошу вас…
В голосе Пересветова звучала просительная, приниженная нотка. Лицо его имело выражение побитой собаки.
Баклагин отвел глаза и, вставая, нетерпеливо и удивленно спросил:
— В чем же дело?
— Вы едете к Северцову…
— Да, потребовал…
— Так не говорите обо мне, Леонтий Петрович… Не прибавляйте адмиралу его злобы к товарищу…
— Да что же вы смеете думать обо мне? — вдруг вскрикнул как ужаленный негодующий Баклагин.
И лицо его стало бледным…
— Вы… вы… верно, людей судите по себе?.. Так вы ошибаетесь! Я не скрываюсь за спиной другого…
Пересветов торопливо ушел, недоумевающий и испуганный бешеным окриком Баклагина.
С брезгливым чувством взглянул Баклагин на слегка сутуловатую фигуру бывшего своего капитана и чрез минуту вышел из отеля и поехал на пристань.
IX
У пристани дожидал Баклагина вельбот с «Проворного».
Леонтий Петрович вскочил в шлюпку, взялся за суконные гордешки руля и сурово крикнул:
— Весла!
С первого же взгляда вельботных на хмурое и серьезно-строгое худощавое и осунувшееся лицо Баклагина, на длинной фигуре которого «вольное» платье сидело и мешковато и неуклюже, и с одного его отрывистого и повелительного окрика гребцы сразу почувствовали и поняли, что повезут «собаку» старшего офицера. И с первых же гребков навалились вовсю, словно бы хотели показать «собаке», как гребут матросы с «Проворного».
Вельбот быстро шел, разрезая, словно ножом, воду. Гребцы, раскрасневшиеся от гребли и от палящего солнца, гребли артистически, с небольшими и равномерными паузами между гребками, во время которых все гребцы, как один, откидывались назад и поднимались.
И мрачное лицо Баклагина слегка прояснилось.
Прояснилось оно, и когда вельбот приближался к «Проворному» и к «Кречету».
В него и впились загоревшиеся глаза бывшего старшего офицера. И он словно бы выискивал чего-нибудь оскорбляющего его морской глаз, но не находил, и глаза светились любовным взглядом старшего офицера, который восхищался стройным своим клипером с его чуть-чуть наклоненными тремя высокими мачтами, с безукоризненно выправленным рангоутом и белоснежной каймой выровненных коек поверх борта…