— Спать пора, — решил отец Андрей. — Что делать-то собираешься, страдалец?
— Делать? — Игорь поднял голову, посмотрел на теряющийся в темноте купол храма. Где-то там, потертое и потускневшее, скрывалось изображение неба. В этом было что-то таинственное, будто намек на какое-то движение, жизнь, о которой ничего не знаешь. — Сына найду. А там видно будет.
— Сына? Сына это хорошо, — задумчиво произнес поп. — А если чего, так возвращайся: вместе полегче будет. Как-нибудь зиму перебедуем, а там весна, глядишь…
Он оборвал фразу. Замер, прислушиваясь.
Игорь увидел, как глаза священника опять становятся странными, остекленевшими.
— Слышишь? — страшно прошептал отец Андрей. — Ты слышишь?
Морозов прислушался, но сначала ничего, кроме звенящей тишины и легчайшего потрескивания свечек, не услышал. Но затем… Действительно был какой-то звук. Игорь застыл, напрягся.
Это были шаги. Но не в храме, а на улице. Там, снаружи, на площади кто-то ходил. Не один, и не двое.
Много людей.
— Слышишь? — крикнул отец Андрей, хватая Игоря за плечи. — Ты слышишь?
— Тихо, тихо… — Игорь аккуратно отвел руки священника в стороны. — Ну, ходит кто-то, так что же?
— Это не «кто-то», — прошептал отец Андрей в лицо Морозову. Игорь поразился, каким безумным сделался его взгляд. — Это не «кто-то»! Это они ходят. Они ходят! Они бродят. Ногами топочут. Несут, несут красное мясо своему господину! — Священник прижал ладони к лицу и забормотал ритмично, будто заклинание: — Красное мясо своему господину. Не свинину. Не говядину. Тащат людскую убоину. Шерстью покрыты, чумазы и не мыты. Черные руки у них трясутся, злые глаза по сторонам косятся, лицом нетопыри, а на деле упыри… Упыри!
От громкого крика, усиленного пустым пространством храма, Игорь вздрогнул. Попытался вскочить, но не удержался — упал на спину.
А отец Андрей завопил:
— Упыри! Упыри!
Подскочил, забегал по темному залу. В черных развевающихся одеждах, он в этот момент больше напоминал призрака, чем человека.
— Упыри! Упыри! Упыри!
Поп притормозил. Нырнул за колонну, с натугой выволок оттуда большую бронзовую рынду и принялся колотить в нее обрезком арматуры. От дикого грохота Игорь заткнул ладонями уши. Но даже так, сквозь разрывающий душу звон доносились вопли отца Андрея:
— Господь пасетъ мя, и ничтоже мя лишить. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла. Не убоюся зла! Не убоюся зла! Не убоюся!
Эти крики, звон и грохот сводили с ума! Лишали последней возможности думать…
Священник бросил рынду и подскочил к Игорю. Схватил его за локти и, глядя безумными глазами в самую душу, закричал: