- А милость эта - последняя… - шмыгая носом, добавила "священная девственница". - Санти, а, Санти, если вам так не терпится совершить коллективное самоубийство особо изощренным способом, почему ты не прибьёшь этого придурка и не поведёшь круг сам? Ты умнее, сильнее, - ох, как перекосило Лардозиана! Точно пальцы в розетку сунул! - Не говоря уже о том, что гораздо красивее. Уверена, от тебя будет проку, чем от престарелого импотента, - опять дернулся! Зашипел, закряхтел, того и гляди, желчь из ушей полезет! - с манией величия и хронической язвой, который даже зубы себе вырастить не мо…
Хрясь! Моя голова мотнулась от тяжелой оплеухи, струйка крови из разбитой губы потекла по подбородку.
- Молчи, мерзкая тварь! Закрой свой грязный рот! - потребовал дрожащий от праведного гнева мальчишеский голос.
Большой ритуал призвания, в просторечии Открой-богу-окошко, уже вошёл в начальную фазу: двенадцать некромантов, каждый рангом не ниже мастера, скручивали вихри Силы в тугие жгуты, готовясь замкнуть круг. Малейшая слабина - и стихия сомнёт жалких букашек, возомнивших себя царями природы, сотрёт в порошок, так что стронуться с места магов не заставил бы даже ансамбль песни и пляски Советской армии, не то, что невинная девичья болтовня. Но кроме них на горе присутствовал ещё один некромант - будущий, а пока просто ученик. Звали его Иштван Жухлый Лист… впрочем, остальные колдуны, в том числе и мой бывший тюремщик, именовали паренька не иначе как "зараза-подлючая-ползун-поганый-тварюга-поганая-идиот-в-кубе-кретин-в-квадрате-не-лезь-под-руку-убью-козлина!". Пока старшие готовились к ритуалу, Ишко крутился возле меня с блокнотиком, что-то записывал, а, может, зарисовывал и, пыжась от гордости, болтал без умолку. О том, что уже четыре года набирается знаний у "величайшего из всех когда-либо живших магов" Лардозиана, что в награду за трудолюбие и усердие учитель позволил ему своими глазами узреть сошествие истинного бога на землю, что умирать жертва будет долго, мучительно, хрипя и извиваясь в конвульсиях, и прочее, прочее, прочее.
Невоспитанная жертва вертелась, ерзала, лязгом цепей сбивала возвышенный настрой и в целом вела себя недостойно.
В общий круг недоучку, разумеется, не допустили. Гневно плюющийся Лардозиан поставил его у алтаря, приказав стоять скромно и смирно, с места не сходить, терпеливо ждать знака, чтобы перерезать вены "этой-наглой-девчонке-как-ты-только-терпел-её-столько-времени-Санти", и приглядывать, чтобы "бесстыжая-тварь-своими-руками-придушил-бы" не сболтнула лишнего.