Диатримы не умели сражаться на склонах. Их уделом были привольные, ровные пространства. На крутизне, среди обрывов и камней, они едва могли ступать. Да ещё и темнота. И всё равно врагами они были страшными. То и дело с предсмертным хрипом – или молча – падали воины Бойши. Отступавшие птицы бились чуть не по брюхо в иле; людям было легче, но и они проваливались. Грязные, страшные, они уже почти ничем не отличались от чужинцев, что по-прежнему пытались вырваться из цепкой западни. Кое-кому это удавалось, правда не здесь, а у другого склона, где некогда могучее течение Великой сметало донный ил, унося его в море.
Одолев речное дно Великой, чужинцы мало-помалу выбирались на другой берег, исчезая в темноте. А вот тем беглецам, что стремились на левый берег старой протоки, удачи не было – дети Лара рубили и кололи, избивая вязнущих в грязи диатрим. Правда, и сами теряли многих. Страшные клювы били почти вслепую, но мощи у них не поубавилось, и немало охотников расстались с жизнями. В зыбучем иле бой шёл почти равный, меняли одного за одного.
Таши не боялся. Смерть ходила слишком близко, чтобы теперь кланяться ей и просить чуточку погодить. Внизу, под откосом, упрямо держались остатки высланной туда сотни; ей на подмогу Бойша спешно вёл остальных ополченцев.
Ударили дружно, сверху, метя в спины уходящим, норовя успеть, пока диатриты не сообразили, что степной пожар быстр, легко вспыхивает, но, не находя достаточно пищи, так же быстро и гаснет. Сейчас наверху горели лишь остатки принесённых вязанок.
Глядя сверху, Бойша первым разобрался, что к чему.
– Низовые, раздайсь! – во весь голос гаркнул он. – Пусть в вязле тонут! Отходи, мы их сверху приложим!
И приложили. Приложили так, что по склону потекли кровавые ручьи.
– Карликов бейте, чтоб ни один недомерок не утёк! – орал Бойша, сам ринувшись в свалку. – С птицами и так совладаем!
И били. Но – переусердствовали, хотя, казалось бы, как можно переусердствовать в бою? Но на сей раз так и вышло. Чуя неминуемую гибель, карлики перестали искать спасения в бегстве. Повернули назад, упёрлись, посылая птиц на атакующих. И оказалось, что пробить живую стену, из которой с быстротой молнии разят смертоносные клювы, вовсе не так просто, как хотелось бы. Налетели и откатились, оставив не меньше десятка своих.
Таши, спрыгнувший с обрыва в сторону Истреца, оказался в стороне от главной схватки. Зато отсюда, сбоку, всего удобнее было сбивать засевших на птичьих спинах малюток. Таши вскинул лук, но тут из темноты вынырнул спешенный, перемазанный грязью карлик. Острая пика ткнула в бок, вспоров кожан. Боли Таши не почувствовал и даже головы не потерял, вырвал у противника копьецо и хлобыстнул, как учили, на развороте тупым концом древка чужинцу по ногам. Точнее, хотел по ногам. Поставленный на человека, удар пришёлся карлику в локоть; левая рука его обвисла, вторым ударом Таши сбил его с ног, а потом ударил копьем вниз, словно колючего судака на острогу насаживал.