Отдел «Массаракш» (Первушин, Минаков) - страница 2

Отца Птицелов отыскал в сарае. Вернее — среди головешек, что остались от сарая. Отец сильно обгорел, но Птицелов узнал его по обугленным веточкам жабр. Больше ни у кого и деревне не было такой мутации. Птицелов постоял над телом отца, подобрал уцелевшую и огне мотыгу и пошел на огород. Могилу копать.

За деревней было кладбище. Большое. Больше самой деревни. Ведь умирали в деревне часто. И чаще всего — едва-едва успев родиться. На этом кладбище лежали два старших брата Птицелова. И три младшие сестры. Когда похоронили третью, мать сказала: все, больше я рожать не буду.

Он хотел отнести родителей туда, к их детям. Но до кладбища было далеко. И потом, если вся деревня стала погостом, то какая разница?

Птицелов копал долго, уже и Мировой Свет начал тускнеть. Приходилось торопиться: ночью могли нагрянуть упыри, привлеченные мертвечиной. Руки у Птицелова отнимались от усталости, но яма получилась хорошей: глубокой и вместительной.

Он положил родителей. Подумал-подумал и начал стаскивать со всей деревни других мертвецов.

Закапывал Птицелов могильную яму под тусклым свечением ночного неба. Черные нетопыри бесшумно кружили над свежим холмиком. А потом пошел дождь, жесткий с металлическим привкусом.

Дождевая вода стекала по его впалым щекам — словно слезы, которые не мог пролить Птицелов, чьи глаза были лишены слезных желез.

“…Что я делал потом? Потом… Пошел куда глаза глядят. Кажется на север. Нет, умереть не хотел. Как-то не думал. Зачем? Я ведь не урод какой-нибудь. Мать называла меня «мой красавчик». А Сопливая Бунашта — заглядывалась, но издали. У матери были длинные руки. Длинные и цепкие. Она могла запросто повыдергать Бунаште волосы. А та ими страсть как гордилась. А чем ей еще было гордиться?.. Отомстить? Кому? Солдатам? С автоматами! Нет, я ведь не дурачок Пишту, у которого было три глаза, а четвертый — на темени. Пишту хвастал, что видит этим глазом Мир не вогнутым, как положено, а плоским. Но ему никто не верил… Я? Я — тоже. Хотя он говорил правду… Ничего не путаю. Я точно знаю, когда человек врет, а когда говорит правду… Нет, вы не врете, хотя и правдой это назвать трудно… Да потому что Мир не может быть ни плоским, ни круглым, как шар… Ну-у… разные мутации были. У кузнеца Скибу росла из спины третья рука. Бесполезная совсем. У отца были жабры. Он мог под водой дышать. Поселковый знахарь был глухой как пень, зато точно знал, у кого где болит. Повитуха Маха ладонями видела, кто родится: мальчик или девочка. И никогда не ошибалась… Это следующий вопрос? Ага. О железных птицах мне рассказывал Отту… Самый старый житель нашей деревни. Светлая память ему… Болтали, что Отту родился до Огненного Триба. Не знаю, наверное. Отту не был мутантом, хотя глаз у него вытек, а все тело было в шрамах от ожогов. Он рассказывал мне о больших железных птицах. Птицы эти носились по небу, рычали, плевались пламенем и роняли на деревни перья, от которых начинались пожары… Я потом видел железную птицу своими глазами. Да, она походила на тех, из рассказов Отту. «Они не махали крыльями, — говорил старик. — Крылья у них всегда были неподвижны и отогнуты назад». Отту даже показывал руками, как были отогнуты… Показать? Вот так!.. Почему я его спрашивал? Не знаю, интересно было. Никогда не видел таких птиц. Дай в деревне никто не видел. Наверное, Отту и впрямь до Огненного Триба родился… Что теперь рассказать?.. Как увидел ту железную птицу?..”