— Мадам, а вот это как у вас называется?
— Грелка, ею согревают постель.
— А вот это?
— Вафельница. Ей уже не меньше ста лет, и никто ею не пользуется.
Марта принесла и водрузила на стол монументальную сахарницу, похожую на погребальную урну, благодаря бронзовым ножкам и крышке с лепниной, а варенье подала в хрустальной вазочке.
— Так, значит, послезавтра примерно в это же время вы будете уже пить кофе вместе с вашей женой?
— Надеюсь. Я расскажу ей о вас, опишу ваш дом.
— Она бывала во Франции?
— Нет, мадам.
Люсиль хотелось бы узнать, пришлась ли Франция врагу по сердцу, но стыдливость, продиктованная гордостью, не позволяла ей задавать никаких вопросов, и они пили кофе молча, не глядя друг на друга.
Но немец все-таки стал рассказывать о Германии, о широких улицах Берлина, о зиме, снеге и свежем бодрящем воздухе, что веет над равнинами Центральной Европы, о глубоких озерах, еловых борах, песчаных карьерах.
Марта сгорала от желания принять участие в разговоре.
— А война еще долго продлится? — наконец спросила она.
— Понятия не имею, — ответил немец, слегка улыбнувшись и пожав плечами.
— А вам самому как думается? — с живостью спросила Люсиль.
— Я — солдат, мадам, солдаты не думают. Мне скомандуют: шагом марш туда, — я шагаю туда. Сражайтесь — я сражаюсь. Убейте себя — умру. Размышления помешали бы вести бои и сделали смерть куда страшнее.
— Но воодушевление…
— Простите, мадам, воодушевление — слово из женского словаря. Мужчины, исполняя свой долг, не нуждаются в воодушевлении. Кстати, это и есть черта настоящего мужчины.
— Может быть…
Дождь еще тихо шуршал в саду, последние его капли медленно скатывались с веток сирени, из садка, переполненного водой, доносился ленивый плеск карпов. Входная дверь заскрипела.
— Бегите быстрее! Мадам Анжелье! — испуганно зашептала Марта.
И она вытолкнула наружу офицера и Люсиль.
— Идите садом! Ну и достанется же мне от хозяйки, Господи Боже мой!
Кухарка торопливо вылила остатки кофе в раковину, убрала чашки и погасила лампу.
— Быстрее, быстрее, — торопила она молодых людей. — Хорошо, что ночь на дворе!
Люсиль и немец оказались за порогом. Немец смеялся. Люсиль слегка дрожала. Стоя в густой тени, они наблюдали, как мадам Анжелье вместе с Мартой, которая несла перед ней лампу, шествовала по дому и закрывала ставни; слышали, как скрипели петли, позванивали ржавые цепочки, стуча, опускались железные запоры, последней захлопнулась со скрежетом окованная входная дверь.
— Будто в тюрьме, — заметил немец. — Как вы попадете в дом, мадам?
— Через черный ход, Марта оставит дверь открытой. А вы?