— Как вас зовут? — тихо спросил он, обращаясь к нотариусу.
— Мэтр Шарбеф, — смиренно ответил тот.
— Ну хорошо. Так и быть. Начнем.
Старый Перикан принялся медленно, с остановками диктовать, словно бы с трудом разбирая написанные только для него и ему одному видимые строки.
— В присутствии… нотариуса… мэтра Шарбефа… господин Перикан…
Старик с удовольствием сделал бы усилие, чтобы придать своему имени особую значительность и весомость. Но дыхание у него прерывалось, голоса не хватало, и он не мог отчетливо и громко произнести драгоценные слоги; несколько секунд его сизые руки плясали над белой простыней, как марионетки, старичку казалось, что они обводят черные жирные буквы на белой бумаге, как делали когда — то, подписывая чеки, векселя, акты купли-продажи, ценные бумаги: Перикан… Пе-ри-кан, Луи-Огюст.
— Проживающий по адресу…
— Париж, бульвар Делессер, восемьдесят девять…
— Больной телом, но в здравом уме и твердой памяти, что засвидетельствовано нотариусом и свидетелями, — продолжал Шарбеф поднимая глаза и с сомнением глядя на умирающего.
С сомнением и не без некоторого трепета. Нотариус, человек с опытом, знал жизнь: его клиентами в основном были крестьяне-фермеры, но и богатые люди, отдавая свои последние распоряжения, ничем от них не отличались. Он не заблуждался: перед ним лежал очень богатый человек, хотя его и обрядили в грубую больничную рубаху. Богатый и значительный. Мэтру Шарбефу льстило, что он стал исполнителем последней воли такой персоны.
— Итак, сударь, вы хотите назначить вашего сына единственным душеприказчиком?
— Да, я передаю все свое имущество, движимое и недвижимое, моему сыну Адриену Перикану и поручаю ему немедленно и безотлагательно внести пять миллионов франков на счет приюта «Раскаявшиеся грешники», находящегося в XVI округе и основанном мной. Администрация «Раскаявшихся грешников» должна заказать мой портрет на смертном одре в натуральную величину или бюст, точно воспроизводящий мои черты. Произведение должно быть заказано лучшему художнику и выставлено в вестибюле приюта.
Я оставляю в полное владение моей любимой сестре Адели-Эмильене-Луизе как возмещение за нашу размолвку по поводу наследства, оставшегося после моей достопочтенной матушки Генриеты Мальтет, все земли под Дюнкерком, полученные в 1912 году, со всей недвижимостью, построенной на этих землях, а также принадлежащую мне часть доков. Поручаю моему сыну точно выполнить это мое распоряжение. Мой замок Блеовиль в коммуне Воранж в Кальвадосе должен быть преобразован в инвалидный дом для ветеранов войны, по преимуществу парализованных калек и умственно неполноценных в результате ранений и контузий. Я хочу, чтобы скромная мраморная доска на стене замка содержала следующую надпись: «Благотворительное учреждение, основанное Периканом-Мальтетом в память двух сыновей, убитых в Шампани». Когда война закончится…