Да уж, сказал себе Стюарт. Интересно, как бы отнесся к этому Фергюссон: нанял бы он на работу не просто калеку, но калеку, подверженного эпилептическим припадкам или чему-то вроде этого? Интересно также, стоит ли мне рассказывать ему что-нибудь, когда я вернусь в магазин? Если Фергюссон узнает, может быть, он сразу вышвырнет Хоппи за порог. И я бы не винил Фергюссона за это. Пожалуй, мне лучше ничего не говорить ему, решил он.
Фок открыл глаза и позвал слабым голосом:
— Стюарт…
— Чего тебе?
— Я… — Голос фока звучал слабо, почти болезненно, как будто попытка говорить была слишком тяжела для его немощного тела. — Послушай, ты не можешь… — Он остановился, затем медленно подъехал к столику Стюарта. — Ты не можешь отвезти меня назад в магазин? Не сейчас, когда поешь. Я был бы тебе очень благодарен.
— С чего это? — спросил Стюарт. — Ты что, сам не можешь?
— Мне плохо, — сказал фок.
Стюарт согласился:
— Ладно. Когда поем.
— Спасибо, — сказал фок.
Полностью игнорируя его, Стюарт продолжал есть. Лучше бы фок не показывал так явно, что мы знакомы, думал он. Лучше бы фок выкатился отсюда и ждал где-нибудь в другом месте. Но Хоппи сидел, потирая лоб левым экстензо ром, и выглядел слишком измученным, чтобы двигаться снова, даже по кафе.
Позднее, когда Стюарт вез коляску с фоком по тротуару обратно в «Модерн ТВ», тот сказал тихим, слабым голосом:
— Это большая ответственность — видеть то, что после…
— Да, — буркнул Стюарт, оберегая свою независимость, выполняя свой долг, не более того: он толкал коляску — и все. Если я тебя везу, думал он, это не значит, что я должен разговаривать с тобой.
— Первый раз, когда это случилось… — начал фок, но Стюарт резко оборвал его:
— Меня это не интересует. — И добавил: — Я хочу одного: скорее вернуться назад и увидеть, стартовала ли ракета. Может быть, она уже на орбите.
— Думаю, что так, — сказал фок.
Они стояли на перекрестке, ожидая, когда изменится сигнал светофора.
— Первый раз, когда это случилось, — сказал фок, — я очень испугался…
Он продолжал говорить, пока Стюарт перевозил коляску через улицу.
— Я сразу узнал, что это… то, что я видел. Дым и пожары… все полностью черное, грязное… Как шахта или место, куда сваливают шлак. Ужасно, — он задрожал, — но так ли ужасно по сравнению с нынешним положением? Для меня — нет.
— Меня устраивает, — коротко сказал Стюарт.
— Конечно, — сказал фок, — ты ведь не отклонение от биологической нормы.
Стюарт хмыкнул.
— Знаешь, какое мое первое воспоминание детства? — спросил фок тихо. — Меня принесли в церковь завернутым в одеяло. Положили на церковную скамью, как… — Его голос прервался. — Принесли и унесли в одеяле, завернутым, чтобы никто не заметил. Это придумала мать. Она не могла видеть, как отец несет меня на спине и все смотрят…