Я ответил, что все это понимаю и постараюсь выполнить задачи, поставленные передо мной.
— Вот и хорошо! — одобрил Сергей Сергеевич.
Он встал, потеплел его взгляд, растаяло в глазах недоверие. Положил тяжелую руку мне на плечо и закончил наш разговор дружеским советом:
— Я, милый, не идеалист, а практик... Вовсе неважно, на кого работать! Важно, чтобы тебе было хорошо!
Так как же я должен был ответить на вопрос следователя, когда он спросил меня: на кого я работал? Я ответил:
— Да, я вполне сознательно связал две задачи: работать на ЦРУ и вести по заданию НТС на территории СССР пропагандистскую работу на разложение советского общества!
Но следователя мой ответ не удовлетворил.
— Давайте все же уточним, — поставил он вновь вопрос. — Кто вам платил деньги?
— В конечном счете американская разведка... — ответил я.
— Это правильно. Кто вас окончательно подготовил к работе на советской территории?
— Американская разведшкола...
— Кто осуществил ваш заброс в Советский Союз?
— Американские военные власти.
— Так на кого же вы работали?
А вот на последний вопрос мне и не хотелось отвечать, хотя ответ напрашивался сам собой. Но он уничтожал начисто целую полосу моей жизни, моих надежд, моей веры... Но вопрос поставлен. Мне ничего не оставалось, как признать, что работал я на американскую разведку.
Меня привезли в американскую разведшколу. Здесь не оставалось места для лирики. И я сразу почувствовал, что там, в Бад-Гомбурге, занимались мы предварительной тренировкой, готовясь к тому, чтобы не сломал нас настоящий режим работы. Учителями у нас здесь были кадровые офицеры разведки. Нас обрядили в военную форму, в школе был введен военный порядок. Мы считались военнослужащими со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Программа была напряженной. Мы изучали радиодело, работу с радиопередатчиками, методику ухода от пеленга, радиокоды и шифровку, способы подделки различных документов, способы сбора разведывательной информации и ее передачи.
Группа, с которой готовили меня к забросу, состояла из трех человек.
Мы друг друга знали лишь по кличкам. Меня окрестили Владимиром, мои товарищи были Михаил и Сергей. Мое имя отдали другому.
Михаил был старше меня. В сорок втором году он был призван в армию, в первом же бою сдался в плен. Почему он не вернулся в сорок пятом году на родину, можно только догадываться.
Напарники мои не вызывали у меня ни симпатий, ни доверия. Их движущей силой был страх. Они боялись вернуться на родину, боялись отказаться от задания, бедствовали до поступления в разведшколу. Один работал чернорабочим в Марокко, другой приехал из Бразилии, где погибал в оловянных рудниках. Трусость была главной чертой и того и другого. Я понимал: если хотя бы один из них попадется в России, он выдаст меня, не раздумывая.