- Тебе не нравится? – удивилась Полина. – Этот фильм лауреат Каннского кинофестиваля в разделе «Кино не для всех». Классный треш напополам с шизой!
- Говнище напополам с матерщиной, вот что это! – грубо ответил Стас. – И не надо говорить заезженные фразы, что кино отражает жизнь, что это мы сами, просто режиссер ТАК ВИДИТ. Бред все! Сценарист и постановщик просто уроды, которые по заказу извращенцев снимают кино на деньги извращенцев и для извращенцев.
- Так ты не будешь смотреть? Жаль … - тихо произносит Полина.
Стас молча садится за стол, берет ручку. Квитанции в беспорядке разбросаны по столешнице, он отбирает нужные, раскрывает книгу.
- Стасик, не сердись. Давай посмотрим что нибудь другое, а? – жалобным голоском просит девушка.
Стас поднимает взгляд. На лице Полины написано искренне удивление. Она даже не понимает, что случилось. Ну, не понравился фильм, ладно. Можно смотреть другое. Полине и в голову не приходит, что подобное «кино» не искусство, а плод больного воображения. Никто же не считает литературой надписи на заборах, а рисунки в общественных туалетах живописью. «Похоже, я ошибаюсь», - подумал Стас.
Откуда-то снизу доносится протяжный крик. Слов не разобрать, ясно только, что кричит очень испуганная женщина. Стас бросается к дверям. Створка распахивается, крик становится громче. Слышно только одно слово, повторяемое раз за разом:
- Помогите, помогите, помогите …
Стас бежит по лестнице на второй этаж – кричат там – ступени несутся навстречу, мелькают железные прутья перил, на лестничной площадке ноги скользят и Стас больно ударяется плечом о стену. Оттолкнувшись, бежит дальше, перепрыгивая сразу по три ступени. Двери на втором этаже распахнуты настежь, но впопыхах Стас не вписывается в створ, успевает только отклониться. От удара звенят стекла, рама содрогается, левое плечо немеет от боли. Стаса выносит в коридор боком, казенные тапочки предательски скользят на отполированном паркете и он врезается в противоположную стену плечом. От третьего удара подряд в одно и то же место темнеет в глазах, боль простреливает грудь наискосок. В конце коридора, возле комнаты фельдшера стоит Марьяна. Лицо перекошено от ужаса, из груди рвется крик. Женщине не хватает воздуха, голос сорван, слышен громкий хрип, в котором можно с трудом разобрать слова:
- Петра порезали!
Превозмогая боль в груди, Стас бросается вперед, к фельдшерской.
- Кто? – спрашивает он на бегу.
Марьяна в ужасе трясет головой, но ответить не может – голос пропал окончательно. Дверь в фельдшерскую комнату или санчасть, так ее тоже называли, раскрыта. Стас останавливается на пороге, взгляд сканирует помещение – Таранов лежит навзничь, вокруг расплывается лужа крови, пол усыпан осколками стекла, окно разбито. Через мгновение все становится ясно: никто Петра Таранова не резал. Много позже он сам расскажет, как задел рукой раму, трухлявое дерево не выдержало и громадное оконное стекло свалилось прямо на него. Осколок размером с кухонный нож для разделки мяса, острый как бритва, пропорол шею в районе крупной артерии. Стас на мгновение замирает от страшной картины – кровища, труп – так он решил вначале! – окровавленные осколки. Марьяна еще хрипит над ухом, словно душит ее кто! Неподвижно лежащее тело содрогнулось в конвульсии и Стас решил, что Таранова еще можно спасти. Он подбегает, ноги скользят на мокром линолеуме, осколки стекла противно визжат под ногами. На шее, возле горла, виден глубокий порез, из раны толчками выплескивается кровь. Напор на глазах слабеет и Стас понимает, что если кровь не остановить, смерть неминуема.