Слышался разговор. И рыкала машина. И крики: давай, давай!.. А когда крики стихали, монотонно скулил обгоревший Жулик, наш пес.
Москва встретила меня как родного — бабьим летом. Деревья в огне. Ворохи листьев — и асфальт сиреневый. Все как надо. Из метро я прямиком кинулся к Бученкову. К Андрею.
— Явился, — сказал я, — по твоему вызову.
— По какому вызову? — Он был растерян.
Шлепал ресницами, как персидская княжна. А в глубине, за поворотом на кухню, маячила его теща. Все, что полагается знать о тещах, я знал. Невелика мудрость. Был вечер, этак часов десять.
— Что, так и будем стоять в прихожей? — Я не скрывал своих желаний.
Мы прошли на кухню. Уже хорошо. Чай как минимум — мелькнуло у меня в голове. Когда Бученков вышел умолять тещу, я сунул руку в их симпатичную хлебницу, отломил кус, мазнул его маслом и съел. Я не умел терпеть. Я проделал это без единого звука.
Бученков ее упросил и умолил — мне было разрешено заночевать. Он упрашивал ее очень тихо, очень вкрадчиво. Процедура длилась с полчаса. Под звуки их воркованья я еще раз не удержался и съел хлеба, опять с маслом. Бученков называл ее «мама» и обещал сделать ей что-то по хозяйству.
Он вернулся на кухню на цыпочках. Но с радостным известием.
— Можно. Ночуй, — сказал он шепотом.
— А сахар к чаю можно? — таким же шепотом спросил я.
Он покраснел. Он всегда стеснялся родни. Его теща была скупа, как Плюшкин.
Как оказалось, он все еще не нашел, где можно подработать. За три-то года. Дополнительные полставки так и остались грезой. Логика жизни, неумолимая, придавила его. Чтоб отделиться от тещи, нужен кооператив. А для кооператива нужны деньги. А для денег нужны полставки. А чтоб найти полставки, нужен характер. А характера нет.
— Что делать, я слишком честен, — говорил Бученков уныло. И это еще в студенчестве возмущало меня. Потому что получалось, что я подонок. И в ответ я называл его мямлей и остаточной жертвой крепостного права. У нас, говорил я, на Урале, крепостного права не было. У нас, говорил я, не складывалась из века рабская психология. И мы не передавали ее своим детям в генах, в то время как вам и сейчас еще лет сто надо, чтоб вы оправились. Вы, мол, все еще окрика боитесь, третьесортными себя же считая…
Сейчас мы об этом спорить не стали. Повзрослели. Да и тема для разговора была совсем иная.
Выдержав некоторую паузу, я приступил:
— Ну ладно. Рассказывай.
Бедняга пил чай без сахара. Потому что я пил стакан за стаканом.
— Ну, рассказывай.
— Что рассказывать, — вздохнул он. — Я тебе все написал в письме. Вышла замуж.