И Т’амана, не узнавая себя и не сознавая, что делает, разрыдалась, повалившись грудью на стол. Когда приступ прошел, она подняла заплаканные глаза и увидела, что старик по-прежнему сидит на своем месте, молчит и смотрит на нее.
— Скажи хоть что-нибудь! — рявкнула она в отчаянии.
Вместо ответа Ахим встал, порылся на полке, нашел какую-то старую банку, налил в кастрюлю воды из ведра, поставил на огонь, дождался, когда вода закипит, бросил в кипяток щепотку содержимого банки, задумался, бросил еще, убрал банку на место и некоторое время стоял, помешивая варево деревянной палочкой. Когда над кастрюлей поднялся пар, а в комнате вкусно запахло маком, он перелил отвар в глиняный стакан и поставил перед гостьей.
— Выпей вот.
— Что это? Зачем?
— Ты ведь хотела проснуться? Выпей.
Т’амана пригубила напиток и чуть не обожглась.
— Не обращай внимания. Пей, пока горячий.
Под слезящимся взглядом старика она покорно, превозмогая боль и то и дело дуя в стакан, выпила все. И с наслаждением провалилась в беспамятство. Не было ни мыслей, ни видений, ни зимы, ни страха за себя. Спокойствие и пустота. Омут блаженства…
Очнувшись, она сразу поняла, что связана и лежит на полу. Ахим сидел на табурете и с сожалением смотрел на нее, жуя ломоть хлеба. В избе был кто-то еще, кто ходил у нее за спиной, и она могла его только слышать. Этот кто-то говорил, и голос его был до боли ей знаком.
— …потому что такова была его воля. Я хотел бы ослушаться, но ты прекрасно знаешь, чего мне стоила моя последняя самостоятельность. Неужели я бы застрял в этой дыре? Замок достаточно велик, чтобы вместить всех, кто его достоин. Даже тебе, Ахим, там нашлось бы место. И я думаю, еще найдется. Ты единственный, кто не называет меня никогда по имени. Я ненавижу его. Я привык, но ненавижу. Сима! Ну вот скажи мне, разве я похож на девку? Даже у нее, у этой вот, что валяется тут, имя человеческое, а у меня не имя, а кличка. Хуже клички! Когда власть будет у нас, я первым делом заставлю Скелли вымарать его из всех записей и написать какое-нибудь более подходящее.
— Например, Хейзит, — усмехнулся старик, и Т’амане показалось, что он ей подмигнул.
— А почему бы и нет! Герои никогда не погибают. А если и погибают, то могут иногда воскреснуть. — Он перешагнул через распростертое на полу тело, выхватил из-за пазухи длинный кинжал с узким, как игла, лезвием и дважды нанес им сильный удар в грудь женщины, не успевшей даже охнуть. — Не правда ли, дорогая гардиана? Ведь ты обязательно когда-нибудь воскреснешь?
— Она могла бы нам еще пригодиться, — заметил Ахим, стряхивая с бороды хлебные крошки.