— Стой, стой! — воскликнул он, удерживая Хун-Ахау. — Вот что поможет нам!
Цуль нагнулся и быстрым движением схватил переползавшую дорогу сороконожку. Другой рукой он вытащил из складок набедренной повязки острый осколок обсидиана и, шепча заклинания, разрезал насекомое на девять частей.
— Разрезанная вот так сороконожка приносит большое счастье, — наставительно сказал он юноше. — Задумывай скорее желание, теперь оно непременно исполнится!
Задуманное желание — сегодня же увидеть своих друзей — не исполнилось; девять частей сороконожки не помогли Хун-Ахау.
Два следующих дня были почти целиком заполнены упражнениями. Хун-Ахау постепенно постигал сложное искусство владения опахалом и наконец удостоился похвалы старика.
— Ты молодец, — заявил он, утирая заслезившиеся глаза, — и теперь не подведешь меня. Вот видишь, сороконожка не подвела! Право, я начинаю думать, что ты родился не в Ололтуне, а где-то неподалеку от Тикаля. Ололтунец никогда не будет таким смышленым. Сейчас тебе можно дать в руки и настоящее опахало!
И конец дня прошел в упражнениях с настоящим опахалом, выпрошенным у управителя. Цуль важно расхаживал по двору, а за ним двигался Хун-Ахау, отмахивая от его особы мух и навевая легкую прохладу. Неожиданно явился управляющий царевны, и Цулю пришлось уступить место. Он также остался доволен новым опахалоносцем и предупредил юношу, что завтра тот будет сопровождать юную владычицу.
— Смотри, чтобы все было хорошо! — добавил он многозначительно, впиваясь холодными глазами в усталое лицо Хун-Ахау. — Пойдем со мной, получишь праздничную одежду.
На следующий день первые лучи солнца только что позолотили белый гребень храма Небесного бога, а весь дворец уже давно жужжал сотнями голосов, как потревоженный пчелиный улей. Сновали взад и вперед рабы, неся своим хозяевам парадные одежды, краски для украшения тела, благовония, теплую воду для утреннего купания. В спешке они сталкивались друг с другом и тихими голосами перебранивались. Время от времени важно шествовал чей-то управляющий, осторожно держа в руках деревянную шкатулку с драгоценностями. Крестьяне доставляли во дворец свежие гирлянды и букеты цветов. С домашних алтарей тоненькими столбиками поднимались в утреннее небо черные дымки курений. Двое вельмож, уже одетые по-праздничному, с гордыми и счастливыми лицами, пронесли бамбуковые рамки, покрытые великолепными перьями кецаля — часть торжественного одеяния повелителя. Кое-кто провожал их завистливыми взглядами.
В одной из комнат верхнего этажа происходила торжественная церемония — владыка Тикаля облачался в праздничное одеяние правителя. Несколько самых знатных и самых доверенных лиц, в том числе и Ах-Меш-Кук, с неослабевающим интересом смотрели на длительную, но всегда волнующую процедуру превращения человека в божество.