Это долго объяснять в тот момент все мои переживания слились в одну точку, что вспыхнула отлетевшей от костра искрой и мгновенно погасла на фоне ночного неба. Я даже зажмурился, чтобы прогнать наваждение и убедиться в том, что не сплю. И точно опять клюнул носом!
И лишь хитиновая скорлупка панциря скорпиона и две высосанные клешни, валяющиеся возле автомата, говорили о том насколько, плотно переплелись сон и реальность, и что ни в чём нельзя ручаться с полной уверенностью. Порою очень трудно не сойти с ума, иногда это даже сложнее чем уверять себя, что ты полностью нормален.
Тихо, тихо парень. Осадил я себя и с силой растёр глаза. Этак, ты хрен его знает до чего можешь додуматься!
Ну-ка смирно егерь! Держать равнение по груди четвёртого стоящего в строю! Замереть как труп на последнем причастии! Глаза в одну точку! Не дышать сукин сын! Не думать! Вот так!
Внутренняя муштра пошла на пользу, и я позволил себе расслабиться.
— Вольно! — Отдал я себе очередной мысленный приказ. — И чтоб никаких посторонних мыслей на посту! Не то будешь доски в сортире две недели от дерьма отскребать! Ясно!
— Так точно! — Отрапортовал я.
Иногда полезно выпороть себя, да так чтобы лоскуты со шкуры сошли и в глазах прояснилось. В моём случае я сделал это очень вовремя. Поскольку только я успокоился и вновь принялся беспристрастно наблюдать за монотонными шагами часового, уже нисколько не раздражаясь бессмысленности его упражнений, как на границе слуха уловил едва распознаваемое шелестение, будто с небольшого склона посыпался песок, позади меня. Я оторвался от мушки прицела, оставил автомат в тщательно замаскированной бойнице, осторожно затаив дыхание перекатился на спину, достал пистолет и приготовил его к бою. Опять раздалось тихое пчелиное жужжание, и рукоятка слегка потеплела, теперь я в этом уже не сомневался, это было очень приятное ощущение — силы и бесконечной уверенности в себе.
Притаился в полной готовности отразить нападение.
Пока тихо.
Но…
Опять посыпался песок на этот раз явственней. Угол обстрела был невелик, и если учесть зону поражения, которую охватывал пистолет, то мне хватило бы двух максимум трёх выстрелов, чтобы превратить возможного нарушителя в пепел. Поехал камень и тихо и мелодично ударился о железо. Раздалась приглушённая брань. Я облегчённо выдохнул и опустил пистолет на живот, узнав голос.
— Монах. — Тихо позвал я.
В ответ тишина.
— Монах.
Ничего.
— Монах. — Не выдержав, я повысил голос.
Он высунул из-за обломка бетона свою прикрытую войлочной панамой сталевара, с выбивающимися из-под её полей свалявшимися седыми патлами, голову, и свирепо зыркнув на меня воспаленными глазами приглушённым басом выругался: