Снаружи было темно, хоть глаз выколи.
— Есть здесь кто-нибудь? — осторожно спросила она.
— Ах, моя принцесса! — раздался восторженный баритон.
Элинор слегка попятилась.
— Она возникла из тьмы, как белая роза в серебряном зеркале. — Над парапетом показалась голова Роланда.
Ойстер слегка взвыл при этом явлении. Но Элинор его поэтическая строка показалась весьма изящной.
— Приветствую вас, сэр Роланд, — сказала она, отступив на шаг назад и бесконечно сожалея о своем длинном покрывале, измочаленном лапами Ойстера.
— У нее красота девственницы, она ни за что не предаст свою красоту ради мужчины. Она богиня, — последовало вместо ответа.
Ойстер тявкнул, желая, очевидно, чтобы гость убрался. Элинор ощутила в душе некоторую солидарность со своим щенком.
— Боже мой, не верю своим глазам, сэр Роланд! — воскликнула она. — Неужели вы забрались ко мне по лестнице, как в старинном романе?
— Именно так, — подтвердил он. — Сейчас я разыгрываю перед вами мою новую пьесу.
— Только не говорите, что эта ваша лестница из шелка с жемчугом, — попросила она.
— Это деревянная лестница, самая обыкновенная. Минуточку, я должен собраться с мыслями. Ночь волшебства полна, в очах моей принцессы амбры свет... — Он протянул руку к небу. — Как странен лик луны, тень савана на ней я вижу, красавицы рука терзает этот саван...
Элинор тревожно глянула вверх, луна была самой совершенной круглой формы и в самой полной своей фазе, что бывает опасно для людей впечатлительных. Этот стих Роланда ей вовсе не понравился, учитывая весть о смерти Ады.
Между тем Роланд поднялся еще на одну ступеньку и высунулся по пояс. Его глаза блестели вдохновением и желанием. Ей это было отчасти приятно. Он был красив, как влюбленный принц, пришедший спасти из заточения свою благородную возлюбленную, Ей почти захотелось привлечь его к себе, как Вильерса, и даже его странный стих показался вдруг чем-то сродни сардоническому темпераменту его светлости.
— Твой стан белеет, как снег на вершинах Иудеи, — продекламировал Роланд, заставив Элинор порозоветь и бросить внимательный взгляд на свои голые ноги.
Разумеется, у нее белая кожа. А какой же еще она может быть?
— Розы в садах аравийских не так белы, как твое тело, — продолжил поэт. — Оно белее утренних лучей, играющих среди дерев зеленых, груди луны, прильнувшей к пенной груди моря...
— Не слишком ли много грудей сразу? — раздался убийственно-язвительный бас из-за плеча Элинор.
Она отпрянула, слабо вскрикнув:
— Вильерс!
Когда она снова обернулась в сторону поэта, того и след простыл.
— О нет! — вскричала она, подбегая к парапету и глядя вниз. Лестница с сэром Роландом качалась в воздухе, грозя вот-вот опрокинуться. Она заламывала руки от отчаяния.