Я окинул взглядом чумазые лица своих воинов, выискивая малейший намек на нерешительность, который оскорбил бы богов, — и внезапно понял, что нас не двенадцать, а тринадцать. Тринадцатый человек стоял, низко опустив голову, так что я не мог разглядеть его лица, поэтому я ткнул в его ногу копьем — и тогда он посмотрел на меня.
Вернее, она посмотрела на меня. Ибо то была Гизела.
У нее был вызывающий и в то же время умоляющий вид. Я пришел в ужас. Как известно, нет другого такого же несчастливого числа, как тринадцать. Однажды в Валгалле пировали двенадцать богов, но Локи, бога-проказника, в тот раз пригласить забыли. И он сыграл злую шутку, уговорив слепого Хёда бросить побег омелы в своего брата Бальдра. Бальдр, любимец богов, и сам был хорошим богом, но его можно было убить омелой. И вот он погиб от руки родного брата, а Локи злорадно смеялся. С тех пор всем известно, что тринадцать — очень дурное число. Тринадцать птиц в небе предвещают несчастье, тринадцать камешков, положенные в горшок, отравят любую еду, а если за обеденным столом соберутся тринадцать человек — один из них вскоре непременно умрет. И сейчас тринадцать воинов в моем отряде могли означать лишь одно — наше поражение.
Даже христиане согласны с тем, что тринадцать — несчастливое число. Отец Беокка рассказывал мне, будто бы на последней трапезе Христа присутствовали тринадцать человек, и тринадцатым был Иуда, который впоследствии предал своего учителя.
Потому сейчас я в ужасе смотрел на Гизелу. Чтобы объяснить ей, что она натворила, я положил копье и поднял десять пальцев, затем два, а потом показал на нее и поднял еще один. Гизела в ответ покачала головой, словно возражая против того, что я пытался ей сказать, но я снова указал на нее, а после — на землю, веля ей не сходить с этого места.
В Дунхолм отправятся двенадцать человек, а не тринадцать.
— Если ребенок не хочет брать грудь, — говорила тем временем женщина за стеной, — натри ему губы соком первоцвета. Это всегда помогает.
— И натри им также свои соски, — отозвалась другая женщина.
— А еще можно смешать сажу с медом и помазать малышу спинку, — посоветовала третья.
— Осталось наполнить два ведра, — сказала первая женщина, — и мы наконец сможем убраться из-под паршивого дождя и отправиться обратно.
Нам пора было двигаться.
Я снова показал на Гизелу, сердитыми жестами велев ей оставаться здесь, потом левой рукой подобрал копье и вытащил Вздох Змея. Поцеловал его клинок и встал.
Мы так долго выжидали в темноте, что теперь, когда я начал идти вокруг стены колодца, мне казалось неестественным снова двигаться и видеть дневной свет. Под укреплениями Дунхолма я ощущал себя таким беспомощным, словно был голым, и все ждал, что сейчас раздастся крик бдительного часового, но этого не произошло. Впереди, совсем близко, я видел ворота, и в их открытом проеме не было стражи.