— Я клянусь быть твоим человеком, — сказал я трупу, — и служить тебе верой и правдой.
Я снова попытался повернуть кольцо, но мертвые пальцы окоченели, и рубин не сдвинулся.
— Ты клянешься в этом своей жизнью? — сурово вопросил Эадред.
Я опять дернул кольцо, но оно не поддавалось.
— Клянусь своей жизнью, — уважительно сказал я.
Никогда еще я не давал клятву так легко. Спрашивается, чем может связать тебя клятва, данная мертвецу?
— И ты клянешься верой и правдой служить королю Гутреду?
— Клянусь, — ответил я.
— И быть врагом его врагов?
— Клянусь.
— И ты будешь служить святому Кутберту до конца своих дней?
— Буду.
— Тогда можешь поцеловать блаженнейшего Кутберта, — сказал Эадред.
Я наклонился над краем гроба, чтобы поцеловать сложенные на груди руки.
— Нет! — запротестовал аббат. — В губы!
Я зашаркал на коленях, нагнулся и поцеловал труп в сухие, колючие губы.
— Да славится Господь! — заключил Эадред.
Потом он заставил Гутреда поклясться служить святому Кутберту, и вся церковь наблюдала, как король-раб облобызал труп. Монахи запели, и после этого простым людям, собравшимся в церкви, тоже разрешили лицезреть Кутберта.
Хильда содрогнулась, подойдя к гробу, и упала на колени. По ее лицу струились слезы, и мне пришлось поднять ее и увести.
Виллибальд тоже был охвачен избытком чувств, и его лицо просто сияло от счастья.
Я заметил, что Гизела не поклонилась трупу. Девушка рассматривала его с любопытством, но было ясно, что он для нее ничего не значит. Я решил, что она язычница. Гизела некоторое время смотрела на мертвеца, потом взглянула на меня и улыбнулась. И я подумал, что глаза ее ярче рубина на пальце святого Кутберта.
Вот так Гутред пришел в Кайр Лигвалид. Тогда я, признаться, подумал, да и впоследствии не изменил своего мнения, что все это самая настоящая чушь. Но то была чудесная чушь, и мертвый воин сделался вассалом мертвеца, а раб стал королем.
Боги смеялись в тот день, наблюдая за нами.
* * *
Позже, много позже, я понял, что делал тогда именно то, чего хотел от меня Альфред. Я помогал христианам.
В те далекие годы шли две войны. Открытая — между саксами и датчанами и тайная — между язычниками и христианами. Большинство датчан были язычниками, а большинство саксов — христианами, поэтому обе войны сливались в одну большую битву, но в Нортумбрии все это оказалось гораздо более странным и запутанным, благодаря незаурядному уму аббата Эадреда.
Избрав в короли Гутреда, Эадред положил конец войне между саксами и датчанами в Камбреленде. Гутред, само собой, был датчанином, а потому камбрелендские датчане были готовы следовать за ним, но поскольку его объявил королем саксонский аббат, саксы тоже были настроены поддерживать его. Таким образом, два самых больших враждующих местных племени, саксы и датчане, объединились. В Камбреленде также все еще жили бритты, и немало бриттов; они тоже были христианами, и их священники велели им принять выбор Эадреда.