— А как же без этого! Богатые заботятся о мошне, кто победнее — о мошонке, — ему не хотелось ссориться, но и терпеть эти подначки тоже не пристало. — А насчет налогов, это мы вас, законотворцев, должны благодарить. Это вы такие правила игры напридумывали, при которых, чтобы выжить, приходится из штанов выпрыгивать.
— Подлинный патриот добровольно отдаст последнее! Все возложит на алтарь отечества…
— Да вы хотя бы представляете себе, что пенсионный фонд установил пеню один процент в день! Никакие бандиты такой счетчик не выставят, как родное государство!
— Ладно, проехали. Как говориться, ешь ананасы, рябчиков жуй… Скоро в стране закончится этот бардак. Это я обещаю. Давай выпьем за Россию!
Выпили сначала за Россию, потом за святую Русь. Белов был рад наметившемуся перемирию: не для того он, в самом-то деле, приехал сюда на ослике, чтобы собачиться по пьяному делу.
— Мы здесь, на Кипре, между прочим, пропагандируем великую русскую культуру! — с пафосом произнес Удодов. — Величайшую из культур! За это, кстати, предлагаю отдельный тост. Сегодня в городском саду был открыт памятник…
— Пушкину, что ли? — поинтересовался Белов.
— Какому Пушкину? Пушкину уже здесь есть. Козьме Пруткову!
— Е-мое! — едва не подавился Белов. К тому же он почувствовал, как Алла босой ногой под столом дотянулась до его колена. — А на фига ж киприотам Прутков?
— Какой цинизм! — поморщился депутат, пытаясь занюхать душистое вино пресной национальной лепешкой. — Какая бездуховность!.. Вот вы с вашими деньгами хоть кого-нибудь сделали счастливей? Хоть одному сирому да убогому реально помогли? Небось пятак на паперти подать жалко… А? Жалко?
— Пятак, допустим, жалко, — Александр почувствовал, что опять заводится помимо собственной воли. — А вот ночлежку для бомжей на триста мест — да, организовал. Интернат для больных детей открыл. Дом престарелых, санаторий-профилакторий для рабочих комбината…
— Видал, по телевизору видал, — отмахнулся Удодов. — Шведский коммунизм в одном, отдельно взятом регионе, и все такое… Видел опухшие рожи бомжей из вашей образцовой ночлежки. И ихнего гуру Лукина! На наркомана похож, а вся контора — на тоталитарную секту!
Белов про себя выругался. Образцовая ночлежка была лично ему очень дорога, это была победа его и друга Федора, дело их чести и гордости. А святое уж точно не следует выносить на всеобщее обсуждение и трепать почем зря. Вовсе не для того они с Федором затевали это дело, чтобы снискать одобрение какого-то политического самодура. Александр усилием воли заставил себя промолчать и мысленно поклялся в дальнейшем не поддаваться на провокации.