У Лоренса дрожали руки. Поверхность чая в его кружке подернулась рябью.
— Через некоторое время я вернулась в дом. Эндрю стоял на стуле посередине комнаты. Он привязал электрический провод к деревянной балке под потолком. А другим концом провода он обвязал свою шею. Он смотрел на меня, а я — на него. А потом он прошептал: «Это было так давно, правда? Давно и далеко. Почему ты не осталась там?» И я сказала: «Простите, но там небезопасно». А Эндрю сказал: «Я знаю: ты умерла там. Ты просто у меня в голове». Он долго на меня смотрел. Глаза у него были красные, он дико озирался по сторонам. Я шагнула к нему, а он начал кричать: «Если ты подойдешь ближе, я спрыгну со стула». И я остановилась. Я спросила: «Зачем вы это делаете?» Он очень тихо ответил: «Потому что я понял, что я за человек». Я сказала: «Но вы хороший человек, Эндрю. Вам не все равно, каков этот мир. Я читала ваши статьи в газете „Таймс“, когда изучала английский». Эндрю покачал головой. Он сказал: «Слова — ничто. Я — тот человек, которого ты видела на пляже в Африке. Этот человек знает, где нужно ставить запятые, но он не отрубит себе палец ради того, чтобы спасти тебя!» А я улыбнулась ему и сказала: «Теперь это не имеет значения. Посмотрите: я здесь, и я жива». Он долго думал над моими словами. Потом сказал: «Что случилось с той девушкой, которая была с тобой?» И я ответила: «С ней все в порядке. Просто она не смогла поехать со мной». Тогда он посмотрел мне прямо в глаза. Он смотрел и смотрел, и я не смогла выдержать его взгляд и опустила глаза. И тогда он сказал: «Лгунья». А потом зажмурился и шагнул со стула. И стал так страшно хрипеть. Так хрипела моя сестра, когда ее убивали.
Лоренс схватился руками за край кухонного стола.
— Черт, — выдохнул он.
— Я пыталась помочь ему, но он был слишком тяжелый. Я не могла его приподнять. Я пыталась это сделать, пока не устала. Я плакала, но никак не могла снять его тело с провода. Я подставила стул ему под ноги, но он оттолкнул стул. Потом он перестал бороться, но он был еще жив. Я видела, что его глаза смотрят на меня. Он поворачивался, вися на проводе. Он поворачивался очень медленно, и всякий раз, когда он оказывался лицом ко мне, его глаза смотрели на меня. Глаза у него выпучились, лицо стало лиловым, но он все время смотрел на меня. Я думала: «Я должна ему помочь». Я думала: «Я должна позвонить соседям или в „скорую помощь“». Я побежала по лестнице, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. А потом я подумала: «Если я позвоню и позову кого-нибудь на помощь, власти узнают, что я здесь. А если власти узнают, что я здесь, меня сразу депортируют или того хуже». Потому что… Я вам еще кое-что расскажу, Лоренс. После того как нас выпустили из центра временного содержания иммигрантов, одна из девушек, вместе с которыми я ушла, тоже повесилась. Я убежала из того места, где это произошло, но полиция наверняка узнала, что я там была. Два человека повесились, понимаете? У полиции могли возникнуть подозрения. Они могли подумать, что я к этому как-то причастна. Я не могла позволить, чтобы меня нашли. И я выбежала из кабинета Эндрю, обхватив голову руками. Я пыталась придумать, как быть. Должна ли я отдать свою жизнь, чтобы спасти жизнь Эндрю. И сначала я думала: «Конечно. Я должна его спасти. Чего бы это мне ни стоило, потому что он человек». А потом я подумала: «Конечно, я должна спасти себя, потому что я тоже человек». Я простояла минут пять. Думая об этом, я поняла, что уже слишком поздно, что я уже спасла себя. И тогда я подошла к холодильнику и поела, потому что была очень голодна. А потом я ушла в дальний угол сада и спряталась и не выходила оттуда до дня похорон.