— Не одни банки и часы с кукушкой, — заметил он, улыбаясь.
— Нет, одни горы и фуникулеры, — ответила она ему в тон, понимая, что он наблюдает за ней.
Почему, почти с отчаянием думала Франсин, он так странно действует на нее? Почему он то толкает ее на резкость, то лишает дара речи? Она не владеет собой. Откуда у нее эти смутные желания?
Обед продолжался долго, гости веселились, и Франсин была рада, когда кто-нибудь подходил во время перемены блюд и присаживался у их стола, чтобы обменяться двумя-тремя словами с ней и с Жилем. Над Жилем подшучивали. Почему? Неужели он жил не как все? Похоже, они думали, что он только и делает, что сидит в своем банке. А еще играет в гольф, вспомнила она. И катается на лыжах. Жиль во время обеда следил за ней и очень ее смущал. Когда обед закончился и гости перешли к коньякам и ликерам, она не удержалась и спросила:
— Почему они подтрунивают над вами?
Он, расслабившись, откинулся на спинку кресла, улыбнулся.
— Потому, что знают, что я терпеть не могу приемов, почти никогда не посещаю вечера, не следую за сливками общества в Санкт-Мориц или в Клостерс, или туда, где сейчас модно бывать. Потому, что им не верится, что я — и вдруг затеял такую поездку.
— Вы не любите общество людей?
— Конечно, люблю, но — понемногу.
— Вы любите наблюдать, а не общаться, верно?
— Угу. А вот вы, Красный Цветок, человек общительный, да? Порхающая бабочка. А людей вы совсем не любите.
— Люблю… и очень многих, — тихо возразила она. — А вам не следует делать выводы из того, что могла, не подумав, сказать Малли.
— В том, что касается вас, полагаю, можно смело делать выводы.
— Вот как? — Она рассердилась и стала собираться, чтобы уйти. — Извините, мне не хочется выслушивать это. То, что вы оплатили мою поездку, не дает вам права оскорблять меня.
— Моя с Малли дружба дает мне право вступиться за нее.
— Нет. Малли любила меня, как и я ее, и мы очень хорошо понимали друг друга.
— Увы, она слишком хорошо вас понимала. Если и вы понимали ее так хорошо, как вам казалось, зачем было обижать ее?
— Я ее не обижала! — с возмущением ответила Франсин. — Мне было восемь лет, когда она стала моей попечительницей, наставницей и наперсницей. Если кто знал ее, так это я! Не вздумайте касаться моих чувств к ней или ее — ко мне! — Лицо Франсин выражало негодование. Она вскочила на ноги, схватила сумочку и зашагала к спальному вагону.
Жиль догнал Франсин и заставил остановиться. Прижав ее к стене, он стоял перед ней с суровым лицом.
— Она любила вас, а вы были к ней так невнимательны. Она говорила…