По меньшей мере, в трех местах из внешней облицовки были вытащено несколько крупных камней. Камни, сложенные без скрепляющего раствора, подавались наружу уже в процессе проворачивания меж ними стальных буров. А после вытягивания буров упряжками волов, образовывались крупные каверны, кладка перекашивалась и начинала осыпаться. Пространство между двумя кладками, заполненное щебнем, было усилено дубовыми балками. Одну из таких балок смогли вытащить римляне, и в этом месте стена грозила вскорости совсем обвалиться.
-- Спешат, -- проговорил царь, ни к кому конкретно не обращаясь.
Фрасибул, кашлянув, осторожно сказал:
-- Большую часть запасов хлеба в округе мы сумели свезти в город. Римляне, должно быть, уже разведали это и понимают, что скоро им будет не прокормиться.
-- Да, прокормить такое войско тяжело...
Царь повернулся к человеку в неприметной одежде, персидского кроя, стоявшему среди приближенных, поголовно облаченных в доспехи, один другого ладнее и богаче.
-- Тяжело прокормить, если только подлые вифинцы не распахнули свои ворота римлянину и шлют теперь ему один обоз за другим. А? Что скажешь, Киаксар? -- Митридат протянул руку, указывая на человеческие фигурки, копошащиеся у осадных машин и приспособлений, -- шлемы-то не римские!
Практически у всех понтийцев, особенно живущих в городах, в жилах текла смешанная греко-персидская кровь. Чистокровные эллины называли таких полукровок "миксэллинами". Впрочем, чистокровных теперь было всего ничего. Великий царь Александр, оставивший сей мир двести тридцать семь лет назад, положил начало смешению народов, создавших новую культуру, доселе невиданную, не эллинскую и не азиатскую, вобравшую в себя все хорошее и плохое, все высокое и низкое от миллионов людей, живших в границах его царства. Великий македонянин, вместо того, чтобы огнем и мечом насадить повсюду привычный грекам образ жизни, поступил с точностью наоборот, вызвав на себя ненависть своих вчерашних соратников, по большей мере тайную, но иногда и явную. Однако, брошенное в пашню семя проросло. Царства последователей возводились и рушились, создавая другие, но они уже не были эллинскими, не были и азиатскими. В царских династиях эллинские имена чередовались с персидскими и это давно уже никого не удивляло. Люди, рядящиеся в штаны, когда-то атрибут варвара, соседствовали с носящими хитоны. И это никого не раздражало. В Азии стена национализма рухнула, но она все еще стояла в Европе и на островах Эгейского моря.
Человек, которого царь назвал Киаксаром, носил персидское имя и персидскую одежду, но ни один чванливый афинянин никогда не опознал бы в нем чужеземца. Как и какой-нибудь сириец или фракиец. Бритоголовый смуглый египтянин подивился бы внешнему виду странного бородача, не просто говорящего на одном с ним языке, но несомненно бывшего его соотечественником. Неприметный человек в неброской одежде, он мог быть любым, своим для всех. Он был ценнейшим из подданных Митридата, ценнее всех его полководцев и казначеев, вместе взятых.