— Я не хочу умирать, — жестко сказал Юстин. — Это вы, домохраний корм, можете друг другу носы разбивать. Давайте, лупите друг друга… Братья-бастарды, вас же отобрали, вымыли, накормили и в чистое переодели. Сказать, кого в чистое переодевают? И что с ним потом делают? Или сами знаете?
— Сядь, мальчик, — негромко сказал жилистый с серьгой. — Не отец семейства, чай, чтобы перед ужином добру учить.
— Ты тоже не отец семейства, — бросил Юстин. — И он, — кивнул на тонкогубого, стремительно теряющего этот свой признак из-за разбитой, быстро распухающей губы. — Тут не спорить, кто главный, тут выбираться надо, нас тут девятнадцать здоровых лбов…
Сделалось тихо. Жилистый медленно обводил взглядом братьев-бастардов — Юстин видел, как он молча вербует себе сторонников.
— У них сабли, — тихонько предположил веснушчатый, тот самый, на чей хутор Краснобровый ездил, как к себе домой. — И потом, дверь не выломать…
— Тебя как зовут? — спросил Юстин у жилистого.
Тот почему-то вздрогнул. Скривил губы:
— Ну, Арунасом…
— Ты, Арунас, не кузнец случайно?
— Ну, кузнец, — сказал жилистый после паузы. — А ты откуда знаешь?
— А сильный ты, — Юстин смотрел жилистому в глаза, лесть его была безыскусна, как бревно. — Посмотри, брат, мог бы ты эту дверь сломать?
Арунас ответил взглядом на взгляд. Хмыкнул:
— Дешево же ты меня покупаешь, брат-бастард.
* * *
Они вспоминали расположение коридоров, загибали пальцы, считая стражников, предлагали, отвергали и соглашались, доказывали, спорили, но не дрались больше. Надо всеми висел один топор; Юстин скоро знал всех по именам, знал, кто чем слаб и в чем силен. Распоряжался по-прежнему Арунас — Юстин был при нем главным советчиком. Тонколицего вестника несчастья звали Уляном, сперва он отмалчивался, сидя в углу, но тень топора и лихорадочная жажда спасения в конце концов и его толкнули навстречу братцам-бастардам.
Юстин, никогда не имевший настоящих друзей, в течение получаса обрел восемнадцать почти родных душ. Арунас на поверку оказался не только тщеславным и сильным, но и умным, отважным парнем. Тучного звали Флором, у него обнаружилась необыкновенная память — он до последней мелочи помнил, кто из стражников где стоял, чем был вооружен и куда смотрел.
Этот длинный день представлялся Юстину одним из самых страшных — и самых лучших в его жизни. Ведь несмотря на страх смерти, несмотря на все, что пришлось пережить, а может быть, благодаря этому — они любили друг друга, как только могут любить настоящие братья. Почти у всех были невесты и жены, у некоторых — дети, у некоторых — старые матери; все знали, для чего жить, всем нужно было выжить, и Юстин, как мог, убеждал их в том, что спасение — возможно.