Обаяние! Шарм! Да, у Люциуса он действительно есть — неуловимый и необъяснимый, который переживает красоту и даже сексапильность. Сексапильность есть у Тео, а также у Ричи, а вот обаяния, пожалуй, ни на грош.
— Обаяние может быть очень поверхностным. — Сама почувствовала, насколько самоуверенно и наставительно это прозвучало.
— Вы так считаете? — спросила Марджори. — Мне кажется, это один из величайших даров свыше. Беатриче Маласпина им обладала, в этом нет сомнения.
Ранее Воэн быстро перемахнула страницы, относящиеся к ней самой и к пережитым ею моментам счастья. Здесь, на верхнем этаже башни, где присутствовала вся четверка, объединенная властной силой этой странной Беатриче Маласпины, в воздухе царил слишком сильный исповедальный дух. Джордж, самый сдержанный, вдруг поведал столь интимные вещи о своей матери, и вроде бы не испытывал неловкости. А Люциус обнаружил нежную привязанность к бабушке. И Марджори была совершенно откровенна в отношении своей тяги к женщинам. Но она, Делия, не желала попадаться на эту удочку. Ее пугали фотографии. Она не хотела смотреть на них сама и не желала, чтобы их видели другие, расспрашивая: кто? где? когда?
Уайлд мягко, но решительно взял из ее рук альбом. Положил и открыл на первой странице.
— Давайте просмотрим все фотографии, страницу за страницей, а не просто заглядывая туда и сюда. Быть может, тогда мы поймем, как они попали к Беатриче Маласпине.
— И зачем. «Зачем» гораздо важнее, чем «как». Второе — вопрос практического осуществления, а первый касается мотивации. Что она имела… имеет в виду? Каковы ее цели? Чего она хочет от нас?
— И какое отношение имеет к этому кодицилл?
Пока Делия, Люциус и Марджори, склонив головы над альбомом, изучали фотографии, Джордж неприметно, но дотошно обследовал комнату.
— Я уверен, что кодицилла здесь нет, — сделал он вывод, задвигая последний ящик.
— Того и добивалась от нас Беатриче Маласпина, — задумчиво проговорила Марджори. — Чтобы мы просмотрели этот альбом и вспомнили все, что в нем собрано.
— Я думаю, лучшее не здесь, не в этой прекрасной комнате, — заключил Джордж. — Фотографии напоминают нам о временах, когда мы были счастливы, но, как сказала Делия, эти воспоминания причиняют душевную боль, потому что того счастья больше нет с нами. Все мы приехали на «Виллу Данте» со своим грузом утрат. И хотя я человек не публичный и не стремлюсь, чтобы какая-то часть моей жизни была выставлена на обозрение чужому равнодушному или любопытствующему взору, думаю, Беатриче Маласпина хотела, чтобы мы разделили друг с другом эти счастливые моменты, которые она для нас подобрала. Друг с другом и ни с кем больше.