— Почему они поют так громко?
— Птицы? Потому что нет шума, в котором могло бы потонуть их пение. Ни уличного движения, ни голосов.
— Только отдаленный ропот моря.
— Ропот? Не слышу никакого ропота, и море было очень спокойно сегодня утром. Я спустился на пляж, как раз когда всходило солнце.
— Шум моря у меня в голове. А в Англии море всегда ропщет или разбивается о скалы, то наступает, то отступает. Это беспокойное море. А у Средиземного нет приливов.
— Есть, но только очень слабые, всего на несколько футов. И его раздирают жестокие шторма.
— Да, я слышала, что его дно усеяно тысячами и тысячами обломков кораблей. Вся история Европы там, внизу. — Ее мысли унеслись к зеленым глубинам. — Финикийские ладьи, и триремы,[22] и римские военные корабли, и пиратские суда, и величественные галеоны. Черепа, и сундуки, и пушки, и амфоры, и ларцы с золотом и драгоценностями — все великолепие цивилизаций, погребенное в соленой пучине.
— Если мне будет позволено высказать догадку, — промолвил Джордж, бросив на Свифт оценивающий взгляд, — я сказал бы, что вы зарабатывали себе на жизнь с помощью слов и воображения.
— О нет, — поспешила возразить сочинительница. — Я вообще не зарабатываю себе на жизнь; я же вам сказала — у меня нет работы. — Писательница остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть сучковатые стволы. — По-моему, это оливы. Мне кажется, деревья в очень запущенном состоянии. Поскольку они посвящены богине Афине, я бы подумала, что неразумно их не холить.
— Дорогая моя Марджори…
— Сейчас вы собираетесь сказать что-то покровительственное. Всегда так бывает, когда мужчины начинают фразу со слов «Дорогая моя Марджори». Не думаю, что у вас есть какое-то особое отношение к Афине, хотя, если подумать, она ведь богиня войны.
— С какой стати богиня войны должна иметь ко мне какое-то отношение? Я не военный и никогда им не был.
— Нет, но вы производите орудия войны.
— Ничего я не произвожу.
— Ну, производили же когда-то, не так ли? Разве не этим занимаются физики-ядерщики?
— Хорошо бы вы не заводили все время эту волынку насчет того, что я ученый-ядерщик. Я физик, а физики разгадывают тайны Вселенной. Нет, не тайны, а законы мироздания.
— Я-то как раз думала, что все эти частицы плохо подчиняются законам. А Афина и ей подобные — точно такие же тайны Вселенной, как атомы, изотопы и прочее.
Когда же в ней появилось это непреодолимое желание дразнить, раздражать, донимать и подначивать? Раньше такого не наблюдалось. В прежней своей жизни она была терпеливой, но сейчас ее так и подмывало ловить людей на слове, припирать к стенке. Хотелось понять их и, что того хуже, заставить понять самих себя. Вдруг нахлынула волна тоски. Перед ней опять вставал все тот же мучительный вопрос: что проку в жизни для нее самой, для других? Вот исключительно милый, дружелюбный человек, явно страдающий от какого-то нервного напряжения — это прямо-таки было на нем написано! — и вот она, которая подкалывает, уязвляет его, словно это какой-то предмет для душевного препарирования.