На кухне Ренти смогла разглядеть Уэйда Уолса получше: лицо немного одутловатое, нижняя губа выпирает, как у окуня. В учтивой улыбке гость обнажил ряд ровных желтоватых зубов. Издалека этого человека с портфелем из кожзаменителя можно было принять за сотрудника какой-нибудь адвокатской конторы. Вблизи же он производил странное впечатление. Ноги все время напряжены, словно перед прыжком, а костюм сшит из непонятного грубого материала, причем швы очень неровные.
Уэйд Уолс быстро смекнул, что в этом доме сейчас заправляют женщины.
— А где же Шай?
Когда этот человек говорил, лицо его оставалось неподвижным, а челюсть двигалась так, будто им управляет кукольник.
— Мне и самой интересно. Еще во вторник рано утром уехал. И не сказал, куда.
— Как это понимать?
Они стояли на кухне, не двигаясь, как персонажи мультфильмов, у которых шевелились только губы.
— Думаю, он может быть в Монтане. Кажется, Шай что-то говорил о Монтане. Там вроде буйволов забивают.
«Лучше бы сказала, что там газоны стригут».
— Это было еще два года назад. Оставшиеся буйволы живы, они в полном порядке. И до зимы с ними ничего не случится.
— Ну, тогда не знаю. У Шая вечно куча дел. Он все время твердит про махинации с землей, про сыщиков каких-то. А помимо всех этих ваших глупостей ему ведь еще надо и делом заниматься, он же лошадей страхует, да и у меня свой бизнес. У нас же не гостиница, он не выписывается, когда уезжает. Бывает, и на неделю уезжает.
На последней фразе ее голос слегка дрогнул.
— Звучит забавно, — сказала Ренти.
Эта женщина с растрепанными волосами скучала по таосским вечерам, даже по столпотворению туристов, ослепленных блеском серебряных украшений. Большинство их составляли пожилые пары, которые приезжали вчетвером на одной машине. Мужчины сидели впереди, откуда было видно все, а женщинам доставалось заднее сиденье, как собакам, и оттуда можно было увидеть разве только ограждение шоссе и сваленный на обочине мусор.
Кем она только ни работала: помощницей в асфальтоукладочной бригаде (Ренти махала флажками, предупреждая водителей о ведущихся работах), оператором машины по упаковке свечей, продавщицей в маленьких художественных галереях, девочкой на побегушках у мастера по оргстеклу, рабочей сцены в театре, после чего ее взяли в Галерею Мулшу. Там Ренти наклеивала муслин на обратную сторону пожелтевших карт и чинила старые карты в свитках, а однажды вечером оказалась на столе вместе со своим начальником Пэном, и они занялись любовью. Этого оказалось достаточно, чтобы через месяц Пэн, неся ей пару бутылок и тарелку фаршированного перца чили, серьезно призадумался о своих чувствах. Ренти была грубовата, ее нельзя было назвать красивой женщиной, но в длинном облегающем платье с глубоким вырезом она была неотразима. В тридцати километрах от Энджел-Файр они нашли маленькую глиняную хижину, одной из стен которой служил трейлер. Пэт таскал в патио большие оранжевые горшки, а она выращивала разные травы. Они подобрали на улице немецкую овчарку. Пес оказался добрым и послушным — такого не страшно посадить на заднее сиденье машины. И все у них было хорошо, но год спустя Ренти собрала вещи и уехала, пообещав вернуться через несколько недель. Она хотела съездить в Вайоминг навестить сестру. На следующую ночь ей приснился кошмар: будто она стоит перед котлом, в котором варится чихуахуа, и она наливает себе этой похлебки, а сваренное животное скромно интересуется, не могла бы Ренти отвезти его к ветеринару после обеда, если у нее найдется время.