Пятьдесят пять миль до заправки
Ковбой Крум в сапогах ручной работы и грязной шляпе, выдающей в нем скотовода, с торчащими во все стороны волосами, похожими на закрученные скрипичные струны, этот обладатель горячих рук, быстроногий танцор по выщербленным дощатым настилам и ступеням, ведущим в винный погреб, со стеллажами, уставленными бутылками странного пива его собственного изготовления: мутного, бродящего, вырывающегося из горлышка струями пены, — так вот этот самый пьяный ковбой Крум несется в ночи галопом по темной равнине, сворачивает так, чтобы выехать возле края ущелья, спешивается, смотрит вниз на обветренные камни, замирает, потом делает шаг вперед, разрывая воздух последним воплем. Рукава его полощутся на ветру, словно крылья ветряной мельницы, штанины джинсов прилипают к голенищам сапог, но перед тем как кануть вниз, он взмывает почти к самому краю ущелья, как кусочек пробки в ведре с молоком.
Миссис Крум, сидя на крыше, выпиливает лаз на чердак, где стараниями старика Крума, его запретами и навесными замками, лишь сильнее раззадоривавшими ее любопытство, она не была вот уже двенадцать лет. Женщина обливается потом, меняет пилу на стамеску и молоток, и наконец кусок обветшалой кровли поддается и позволяет ей заглянуть внутрь. Так она и думала: там трупы любовниц мистера Крума. Она узнала их по фотографиям в газете, в рубрике «Пропавшие без вести». Кто-то уже высох, как вяленое мясо, и стал напоминать его по цвету, кто-то покрылся плесенью в тех местах, где с крыши капала вода. Им всем пришлось туго: бедняги покрыты темными дегтярными отпечатками ладоней, отметинами от каблуков, некоторые женщины — ярко-голубые от краски, которой они с мужем несколько лет назад красили ставни, а одна от сосков до коленей завернута в газету.
Когда живешь на отшибе, учишься развлекаться по-своему.
Эннис Дель Мар проснулся, когда не было еще пяти. Трейлер раскачивался от ветра, с шипением просачивавшегося под алюминиевую дверь и сквозь оконные рамы. От сквозняка легонько покачивались рубахи, висевшие на гвозде. Он встал, почесал узкую, покрытую седыми волосами полоску живота, клином спускавшуюся в пах, шаркая ногами, подошел к газовой горелке, налил вчерашнего кофе в кастрюлю с потрескавшейся эмалью. Когда Эннис поставил ее на огонь, пламя тут же вспыхнуло голубым цветом. Он включил воду и помочился в раковину, затем натянул рубаху, джинсы, потом — стоптанные сапоги, топая ногами, чтобы они поудобнее наделись на ногу. Ветер ударил в покатый бок трейлера, и сквозь его завывание Эннис расслышал шорох мелкого гравия и песка. Да, сейчас на шоссе с трейлером для перевозки лошадей пришлось бы не сладко. Он должен собраться и уехать отсюда этим же утром. Ранчо снова выставили на торги, и последних лошадей уже отправили морем. Всех рассчитали еще накануне. Хозяин сказал, бросая ключи Эннису: «Сдай их всех этой акуле риэлтеру, а я поехал». Может, ему придется еще пожить у своей замужней дочери, пока он не найдет себе другой работы. Несмотря на эти мысли, его лицо заливал счастливый румянец. Он думал о Джеке Твисте.