«С обнаглевшими бандами начата решительная борьба, в которой население должно содействовать органам Советской власти, — говорилось в обращении. — Бандитизм, нарушающий нормальное течение жизни Москвы, будет твердой рукой искоренен как явление, дезорганизующее и играющее на руку контрреволюции».
А приказ комиссариата заканчивался словами:
«Всем военным властям и учреждениям народной милиции в пределах линии Московской окружной железной дороги расстреливать всех уличенных и захваченных на месте преступления, виновных в производстве грабежа и насилий».
Этим двум документам предшествовало совещание ВЧК, МЧК, Московского уголовного розыска и административного отдела Московского Совета, созванное заместителем председателя ВЧК Петерсом по поручению Дзержинского.
— В наше распоряжение переданы дополнительные средства, транспорт, оружие, — говорил на ночной оперативке Мартынов. — Теперь дело за нами. Сегодня утром ко мне приходила делегация с завода Гужона. Рабочие, возмущенные нападением бандитов на вождя, хотят нам помочь. Мы благодарны им и воспользуемся их помощью. Сейчас мы будем проводить массовую проверку гостиниц и частных квартир, в которых могут найти приют преступники. К этому следует привлекать рабочих. В отличие от царской полиции мы работаем для народа, а следовательно, всегда найдем у него поддержку, только надо научиться ею пользоваться.
Я никогда не подозревал, что в Москве столько гостиниц: «Люкс», «Гренада», «Догмара», «Бельгия», «Астория», «Утеха», «Брюссель», «Париж», «Гамбург» и даже «Приют ловеласа».
Каждую гостиницу, в зависимости от ее размера, обследовала группа, состоявшая из одного сотрудника уголовного розыска и восьми — пятнадцати вооруженных рабочих.
Проверки большей частью проводились ночью. Мы перекрывали все выходы, знакомились с книгой регистрации, а затем начиналось путешествие по номерам. Кого тут только не было! Актеры провинциальных театров, валютчики, представители богемы, мелкие и крупные спекулянты, темные личности с иностранными паспортами, вызывавшими серьезные сомнения в их подлинности, томные дамы в платьях из портьер и с фальшивыми бриллиантами.
Проверки обычно проходили бесшумно, если не считать истерик излишне впечатлительных дам и горячих протестов постояльцев, не совсем уверенных в безупречности своей биографии. Но было и несколько случаев вооруженного сопротивления. В «Приюте ловеласа» мне чуть не прострелил голову маленький, поросший, как обезьяна, бурым мехом гражданин, который по паспорту числился, если не ошибаюсь, бароном Гревсом, подданным Перу. На допросе барон заговорил почему-то с одесским акцентом. После этого его угрозы нотой протеста правительства Перу ни на кого уже не производили впечатления. А еще через полчаса он мирно беседовал с Савельевым и стыдливо шмыгал носом, когда тот укоризненно ему говорил: