Суханову пришло в голову, что сцена эта странным образом пародирует ранние работы самого Малинина — мгновенно узнаваемые произведения из серии «Великий вождь», где Ленин (или некто другой, с густыми усами и одиозным на данный момент именем) гремел с отдаленной трибуны у недосягаемого горизонта, а оттуда катился вал рабочих и крестьян, причем в таком ракурсе, что поначалу они были сведены перспективой к символическим обозначениям классовой борьбы и праведного гнева, но постепенно увеличивались в размерах, вымахивали, одетые в лохмотья, выше человеческого роста и едва не вырывались из рамы, сверкая глазами, раскрывая рты, сжимая кулаки. Разумеется, эти мрачные, агрессивные полотна были тактично оставлены за пределами ретроспективы мастера советской живописи. Другие, более умеренные работы, умело подсвеченные, наглядно демонстрировали «социализм с человеческим лицом». Позволив себе заговорщическую улыбку, Суханов с величайшим сожалением был вынужден покинуть обворожительную собеседницу (мальчику только на пользу — пусть и дальше ее обхаживает) и неторопливо двинулся вдоль стен.
Девственные снежно-белые березки, яркие и свежие, точно выращенные на заказ, купались в солнечном свете; полноводные голубые реки весело бежали вдоль изумрудных берегов, где паслись стада и дымили фабричные трубы. Прочно сбитые девушки, блистая улыбками, гордо вышагивали полем с мешками картофеля на плечах; чумазые шахтеры, сгрудившись тесными кучками, оживленно склонялись над газетами, чтобы прочесть о вводе в эксплуатацию новых железных дорог; расшитые золотом стяги проплывали перед сияющими глазенками детишек, которые еще не могли ходить строем, но были уже бессловесно, непоколебимо уверены в счастливом завтрашнем дне. Встречались здесь и портреты, изображавшие по преимуществу швей-мотористок, матросов и крестьян (одним словом, Народ), а также немногочисленные цветные иллюстрации к народным сказкам, созданные художником в моменты творческих раздумий; среди них выделялась знаменитая «Жар-птица», висевшая на почетном месте — сразу при входе.
Суханов шел, почти не останавливаясь. Все эти работы отличала, по его тайному убеждению, одна характерная черта: поразительная легкость, с которой они выветривались из памяти, чуть только отвернешься в сторону, — настолько они были невыразительны, настолько похожи на тысячи других полотен. Жанровые сцены в трактовке Малинина читались как страницы учебника, а лица были прописаны педантично и без души: создавалось впечатление, будто им не хватает одного из двух необходимых измерений. Но все же старик был не без таланта, и работы три-четыре, пожалуй, стояли особняком. Взять хотя бы вот эту.