Суханов тряхнул головой, словно отгоняя назойливую муху. Как бы то ни было, в предстоящие три месяца без нее, конечно же, будет скучно, сказал он себе и, бросив последний взгляд на молодую женщину, плывущую в голубом облаке радости, отправился на поиски оригинала. Он заметил Нину издалека: она стояла рядом с отцом и, мягко улыбаясь, слушала министра. На миг их глаза встретились через зал, но ее взгляд тут же скользнул в сторону. Он двинулся к ней, но его то и дело останавливали надоедливые знакомые, опутывая паутиной сплетен, комплиментов и приглашений. Потом среди присутствующих началось какое-то колыхание, общее перемещение и шиканье; и вскоре на невысокой трибуне в конце зала появился сам министр с чинным стаканом воды в руке.
Долго будет нудить, равнодушно отметил про себя Суханов и зааплодировал.
— Уважаемые товарищи, излишне говорить, по какому случаю мы собрались сегодня в этом зале, — начал министр, дождавшись тишины. — Нет нужды представлять нашего дорогого Петра Алексеевича Малинина, одного из величайших художников современности, лауреата Ленинской и Государственной премий, члена Академии художеств СССР с тысяча девятьсот сорок седьмого года, с самого дня ее основания, трехкратного лауреата…
Во время своей речи он то и дело заглядывал в бумажки. Изображая восторженного слушателя, Суханов позволил себе отвлечься и погрузился в замечательно теплое, бездумное ощущение полного благополучия. Все в его жизни сложилось отлично, да, все было отменно устроено, причем он это заслужил, а потому воспринял почти как должное, когда по окончании выступлений самых известных деятелей культуры и в процессе выступления менее известных, безуспешно пытавшихся вернуть утраченное внимание публики, оживленно разбредающейся по залу, из образовавшегося просвета вынырнул министр и положил руку ему на плечо.
— Как жизнь, Толя? Вижу, все путем, — начал он весело. — Повезло тебе, чертяка: жена — первая красавица на Москве!
Суханов отмел непрошеную мысль о том, что министр очень кого-то напоминает, и ответил ни к чему не обязывающей любезностью в адрес его супруги. Тот хохотнул, посмотрел на него с хитрецой и спросил:
— Куришь?
Суханов не курил.
— Естественно, — ответил он без промедления.
Оставив позади субъектов с квадратными подбородками, они вышли на воздух, и тут же в пальцах Суханова неизвестно каким образом материализовалась сигарета. За ней последовал огонек, вспыхнувший где-то в темноте и послушно подлетевший к его лицу, освещая вытянутую руку и беспредельно почтительную улыбку все того же швейцара с пошлыми усиками. В глазах швейцара мелькнуло узнавание, смешанное с подобострастием, что доставило Суханову удовольствие. Прогибайся, любезный, прогибайся, молча твердил он, стараясь не затягиваться, а министр по-прежнему приобнимал его за плечо. В другой раз будешь знать, как вставать на пути у деятеля культуры, который дружен с высоким начальством и приходится единственным зятем виновнику торжества, а ко всему прочему, добавил его внутренний голос не без ложной скромности, и сам имеет какой-никакой вес в мире искусств.