Еще днем я получил письмо из дома, но времени его прочитать пока не было, так как заступал в наряд по роте. Наконец, уже под вечер, улучив минутку, пока сменяемые дневальные сдавали наряд, я сел на табуретку в проходе между коек, вскрыл конверт и погрузился в чтение.
Рядом под руководством старшего сержанта Каратеева курки из соседнего взвода, что-то изготавливая, строгали доски. Я настолько увлекся, что не услышал, как Каратеев распорядился убрать образовавшийся в коридоре мусор. Курсантов рядом было много, около десяти, но все были при деле, и потому никто не бросился выполнять команду, как нас тому постоянно учили. Звание старшего сержанта не позволило Каратееву снизойти до повторения приказа. Взяв табурет, он с силой запустить его в моем направлении — поскольку я к тому же еще и сидел. Табуретка своим углом врезалась точно в мое колено. Ногу пронзила резкая боль. Я вскочил, спрятал письмо в карман и, превозмогая боль, заковылял за щеткой.
Через несколько минут порядок был наведен, и я встал у тумбочки дневального. Колено сразу же сильно опухло, перестало сгибаться и посинело, а при малейшей попытке опереться на ногу, в суставе возникала невыносимая острая боль. Заниматься уборкой в таком состоянии я не мог, и потому простоял целые сутки у тумбочки на одной ноге, придерживая другую на весу. Почти весь день кроме нас, курков заступивших в наряд, в казарме никого не было — с самого утра все ушли на стрельбы. К вечеру от изнывающего стояния на одной ноге и оттого, что совсем не спал, в голове начали происходить какие-то отклонения: в тиши казармы я стал замечать, как шероховатости краски на противоположной от меня стене начали оживать: возникали чудные цветные рисунки и образы, они изменялись и двигались. Так продолжалось пока мы ни сдали наряд.
Когда рота вернулась со стрельб, сержант Шлапаков, увидев как я волочу ногу, решил показать всему взводу на обозрение живого симулянта:
— Курсант Бояркин! Выйти из строя! — я вышел.
— Показывай, чего у тебя там. Давай! Давай!
Штаны пришлось спустить, и все увидели, что одно колено было чуть ли не вдвое толще другого. Шлапаков сразу понял, что дело серьезное и тут же отправил меня в полковой медпункт. Для меня это было полной неожиданностью. Я-то уже внутренне был готов к тому, что меня, как должно быть в таких случаях, окрестят шлангом и симулянтом, возможно накажут; со страхом подумывал о том, как мне придется бегать кроссы на одной ноге, а тут вдруг — направили на лечение! Душа пела, словно меня определили в санаторий, и я в приподнятом настроении заковылял в медпункт.