Постепенно ритм его дыхания замедлился, став таким же, как у нее, и он заснул.
Утренние мечты были самыми приятными. Мэдди просыпалась медленно, дозволяя себе пофантазировать.
Ее воображаемый любовник... теплый, сильный... рядом с ней.
Они лежат кожа к коже — и ничего между ними. Его горячее мощное тело, расслабившееся во сне, прижимается к ней покровительственно, по-хозяйски. Она чувствует тяжесть его теплой руки... ноги их переплелись — его мощные волосатые ноги сжимают ее лодыжки. Он дышит с ней в унисон.
Она лежит с ним в мягкой-мягкой постели, и они делятся мечтами и планами на предстоящий день, после того как всю ночь занимались любовью...
Эта часть утренней мечты была всегда несколько туманной. Она имела весьма смутное представление о том, что означает «заниматься любовью».
Из наблюдений на скотном дворе она кое-что знала, но ей это не нравилось. Это выглядело неуклюже и грубо.
Мама говорила, что для мужчин это необходимость, а для женщин — обязанность, которую приходится выполнять, и прямой путь к бесконечным мучительным беременностям и родам, что привлекало ее еще меньше.
Однако от бабушки она знала, что это источник радости.
Бабушка узнала это довольно поздно. Она в течение пятнадцати лет была вдовой и не имела ни малейшего намерения заводить любовника или снова выходить замуж, пока не появился Рауль Дюбуа, красивый крестьянин с широкими плечами и сильными руками, который положил на нее глаз.
Мэдди было тринадцать лет, когда она, потрясенная, наблюдала все это. К большому смущению бабушки, Рауль ухаживал за ней с беспощадным упорством. Его ничуть не пугало, что она его не поощряет, не смущала разница в положении и даже в возрасте, хотя все эти доводы бабушка использовала, чтобы заставить его отказаться от этой затеи.
Рауль в ответ только пожимал своими широкими плечами. А бабушка, взглянув на них, вздыхала и вновь принималась обороняться. Однако делала это уже без особого рвения!
— Нет! Это немыслимо! — восклицала она. — Ты дровосек, а я...
— Ты помнишь, что у нас произошла революция? Теперь во Франции мы все равны, — говорил он, иронически улыбаясь.
Он, как и все остальные, знал, что классовые различия остались такими же, какими были прежде.
— Мой отец перевернется в гробу.
Рауль пожимал плечами.
— Отцы переворачиваются в гробах. Такова уж их судьба.
— Но я намного старше тебя! — возражала бабушка. — Это немыслимо!
Бабушка родилась в том же году, что и несчастная королева Мария Антуанетта, о которой старались не говорить. В девяносто третьем году королеву казнили на гильотине. Ей было тогда тридцать восемь лет — значит, теперь бабушке было далеко за пятьдесят.