— Знаешь что? — жестким, гневным тоном отозвался шеф-повар. — Я евреев не очень-то люблю. Но в сорок девятом мне довелось повидать еврейских беженцев, и я тебе скажу, что ты можешь сделать со своими Соединенными Штатами. Если там много строят и ворочают большими деньгами, то только потому, что обворовали евреев, когда изгоняли их из Нью-Йорка. Эти чертовы нацистские постулаты! Еще мальчишкой я жил в Бостоне и евреев вовсе не обожаю, но никогда не думал, что в Соединенных Штатах будут действовать расистские законы, даже если мы проиграем войну. Удивляюсь, что вы еще до сих пор не в армии и не готовитесь напасть на какую-нибудь крошечную южно-американскую республику, чтобы проложить немцам дорогу и оттеснить подальше японцев…
Водители вскочили с угрожающим видом. Старший обхватил за горлышко бутылку с кетчупом. Шеф-повар попятился и, отыскав на ощупь большую вилку, выставил ее перед собой.
— В Денвере уже возводят специальные взлетно-посадочные полосы для приема ракет «Люфтганзы», — сообщила Юлиана.
Никто из троих не шевельнулся и не отозвался. Остальные посетители сидели молча.
Наконец, ответил шеф-повар:
— Сегодня одна пролетала над нами на закате.
— Та летела не в Денвер, — сказала Юлиана, — а дальше, на Побережье.
Немного успокоившиеся водители присели на свои места.
— Я ведь забываю, что они все тут заражены «желтухой», — буркнул старший.
— Японцы не уничтожали евреев, — сказал шеф-повар. — Японцы не строили печей.
— А жаль, — проворчал старший водитель, продолжая прерванную трапезу.
«С „желтухой“ он прав, — подумала Юлиана. — Да, пожалуй, он прав. Тут многие симпатизируют японцам».
— Где вы собираетесь заночевать? — обратилась она к молодому шоферу, которого звали Джо.
— Еще не знаю, — ответил тот. — Я только и успел встать из-за руля да зайти сюда. Не нравится мне тут. Может, заночую в машине.
— Здешний мотель «Пчелка» совсем неплох, — вмешался шеф-повар.
— Ладно, — сказал молодой водитель. — Может, я и отправлюсь туда. Если, конечно, их не остановит, что я итальянец. — Он говорил с явным акцентом, несмотря на все попытки скрыть его.
«В нем столько желчи потому, что он идеалист, — подумала, глядя на него, Юлиана. — Он слишком много хочет от жизни. Все еще стремится куда-то, вечно обеспокоенный и недовольный. Я сама такая же: не смогла усидеть на Западном Побережье, да и здесь долго не выдержу. А наши предки, разве они не такие же? Только и всего, что здесь теперь не Дикий Запад. Наш Дикий Запад сегодня — на других планетах».
«Мы могли бы вместе записаться на один из этих ракетных кораблей, перевозящих колонистов. Однако его немцы не пустят из-за цвета кожи, а меня — потому, что я темноволосая. А все эти выцветшие тощие нордические педики из баварских замков-казарм. А этот тип, Джо, какой-то не такой; уже само выражение его лица неподходящее что ли, ему бы такую холодную и вместе с тем восторженно-оптимистическую мину, будто он, ни во что не веруя, все же подвержен слепой вере: Да, все они такие. Не идеалисты, как Джо и я, переполненные верой циники. Это все их общий мозговой дефект, наподобие лоботомии, — уродство, коим немецкие психиатры силятся заменить терапию.