Затем я стала снимать повязку с лапы вороны, которую доктор держала, предусмотрительно натянув на руки кожаные перчатки. Птица пронзительно закричала и зашипела.
— Идет на поправку, — заметила доктор. — В прошлом году мне принесли черного коршуна. В его сломанную лапу попала инфекция. Я давала ему антибиотики. Выжить-то он выжил, но лапа усохла и выглядела, точно нога мумии. Он совершенно не мог ею пользоваться. Пришлось его усыпить. Эта ворона выглядит гораздо лучше.
Представляю, как же выглядел тот несчастный коршун, если эту ворону можно считать идущей на поправку. Хвост у нее то ли вылинял, то ли (и это скорее всего) она сама повыдергивала из него перья. Осталось лишь несколько. Пока доктор держала птицу, я снова забинтовала ее лапу и повязала белый конверт на то, что осталось от хвоста. По крайней мере, не выщиплет последние перья. Ворона стала выглядеть весьма забавно — словно птица, склеенная из бумаги.
— На следующей неделе мы снимем повязку и будем разрабатывать лапу, — сказала доктор. — Ей нужны специальные упражнения на растяжку. А сейчас можно перенести ворону на воздух. Там ей будет веселей. Может, перестанет выдергивать из себя перья.
Мы засунули ворону обратно в сумку и вышли на задний двор. Между двумя соседними дворами нет забора, но и так ясно, где кончается двор семейства Мидзутани и начинается территория клиники. Родители моей наставницы посадили на границе своего участка живую изгородь из низких, подстриженных сосенок и карликовых тисов. Вымощенная плиткой дорожка вьется по двору между клумбами, на которых цветут анютины глазки, весенние маргаритки, тюльпаны. В дальнем конце участка — небольшой пруд, обсаженный желтыми нарциссами.
Двор клиники выглядит совсем иначе. Растущие здесь клены, ясени, кедры и рододендроны никто никогда не подстригал. Вместо газона — полевые цветы. Примерно с десяток птичьих кормушек и несколько ванночек, где пернатые купаются в жаркую погоду. Кое-где валяются кучи хвороста. Под самым высоким кленом стоят две клетки выше человеческого роста, крытые брезентом. Каждая клетка по площади — примерно половина моей комнаты.
В одну из этих клеток мы и принесли ворону. Выпустили ее из сумки. В клетке множество жердочек, укрепленных на разной высоте, однако ворона предпочла остаться на земле. Сидит и поклевывает траву. Ее голова то поднимается, то опускается, как молоток. Мы налили воды в блюдца и принесли птице еду: мелко нарезанные фрукты, кусочки мяса и кошачий корм, вымоченный в воде.
— Мне еще нужно угостить ее мороженой крысой, но это я сделаю только после вашего ухода, — понимающе подмигнула доктор. — Она будет довольна. Вороны — большие охотницы до падали.