Мало- помалу я втянулась. Посещала занятия в «Гранд шомьер» и два раза в неделю брала уроки у Андре Лота. Вместе с остальными студентами «Гранд шомьер» обедала в дешевых ресторанчиках, которых на Монпарнасе десятки.
И почти каждый вечер встречалась с Клодом. Он жил в апартаментах своей матери, поскольку они с Фредом редко наведывались туда. Эту громадную квартиру в буржуазном стиле, с высокими потолками и огромными комнатами, Моник унаследовала от своих родителей. Это было милое гнездышко, под завязку набитое викторианской мебелью, всевозможными забавными мелочами, лампами из матового стекла, в большинстве комнат - чудесной работы камины. Друзья Клода не вылезали отсюда. Многие из них жили в студенческих общежитиях, маленьких отельчиках или пресловутых парижских комнатках на чердачном этаже. Иметь огромные апартаменты, да еще в полном распоряжении, для наших ровесников было из рук вон. Одним словом, здесь образовался своего рода центр для большей части Сен-Жермен-де-Пре. Время от времени я приводила на рю де Сен-Пер своих приятелей по школе искусств - Тедди Клейна, Боба Эндрюса и еще парочку-троечку других, включая кучку испанских художников, завсегдатаев одного из кафе Монпарнаса - «Бара США». Но чаще всего я встречала Клода ранним вечером, и мы обедали с двумя-тремя нашими знакомыми в «Пти Сен-Бенуа», или «У Огюстина», или в «Боз ар», где к нам примыкало еще несколько человек. После этого мы шли во «Флер», или в «Табу», или в «Роз Руж». Местечек было хоть отбавляй; все зависело только от толщины наших кошельков. Иногда я оставалась на Монпарнасе с Тедди или Бобом и проводила вечер в «Баре США», где Джури Кортес играл на гитаре и где можно было потанцевать. К тому времени мой французский улучшился настолько, что я стала чувствовать себя как рыба в воде и имела возможность общаться со всеми подряд. Особенно мне нравились испанцы, в большинстве своем художники, все как один красавцы и весельчаки.
Заглядывая в свое прошлое из безликого номера отеля «Кере», вспоминая весенние вечера пятнадцатилетней давности, я с трудом могла поверить, что в то время была всего-навсего двадцатилетней девчонкой в новомодной юбке с широким поясом и свитере с высоким воротом. Трудно поверить, что ничего не осталось ни от той девчонки, ни от тех лет - ничего, кроме безобразного шрама с рваными краями, плохо сросшегося и неумело спрятанного. После всех этих пятнадцати лет.
Пора признаться самой себе, что я не могу вернуться завтра в Лондон, не сделав попытки все разузнать. Я должна выйти из этой комнаты, спуститься вниз на лифте и пойти в «Селект». Ничего больше, только пройтись до «Селект» и выпить там, это и будет моей попыткой. Я не стану заглядывать в телефонный справочник в поисках имени, которого там, возможно, нет. Просто пойду в «Селект». Если после всех этих лет я и узнаю что-нибудь, то только там, и нигде больше.