Коля неловко, не глядя ни на кого, выбрался из-за стола и на полном серьёзе в пояс поклонился Ивану.
У Маляренко от неожиданности чуть челюсть на стол не упала. Такой патетики от Николая он никак не ожидал. В "офисе" повисла гробовая тишина.
— Кхмм! — Звонарёв громко прокашлялся. — Я так думаю, что победу стоит отметить.
На столе сама собой материализовалась пузатая бутылка коньяка. Все выпучили глаза.
— Откуда, Геннадьич?
— Ермаковская заначка. Последняя.
— Никогда коньяк не пробовал.
— Цыц, молодой!
— Оляяя! Рюмки!
— Ну что, мужики, за Победу!
— А насчёт твоего "чую"… Знаешь, Ваня, твоё чутьё нас ни разу не подводило. Сходи — пообщайся. Может, интересного что узнаешь. — С выпитого Колю повело. — Может, и пригодится нам хмырь этот. Только вот никак не пойму, для чего он нам нужен?
Иван задумался. Коньячные пары немного шумели в голове и не давали собраться в кучку мыслям.
— Ты меня уважаешь?
Коля от удивления аж икнул.
— Ты со стакана напиться умудрился, друг мой?
— А Ермакова? Уважаешь? — В глазах Ивана не было ни капли хмеля.
Вождь подобрался и согнал расслабленную улыбку с лица. Разговор, судя по всему, намечался серьёзный.
— Да.
— А знаешь, что мне в самый-самый мой первый день здесь дядя Паша сказал?
— …?
— "Не суди, да не судим будешь". И запомнил я это очень хорошо. Помнишь, что девка рассказывала? Ни еды, ни воды, ни огня. Вообще ничего нет! Я сейчас думаю, а чтобы делал на их месте я? А ты? Не думал об этом?
— Даже думать не хочу! По-любому надо человеком оставаться!
— Слова, слова… Ты же видел всю их верхушку. Я б не сказал, что они сильно упитанные. Тоже ведь тощие. Я не оправдываю их. Я понять хочу.
Маляренко помолчал. За столом они остались вдвоём.
— Чем больше думаю об этом, тем больше боюсь. Не знаю, в кого бы Я превратился. За свою жизнь я бы ещё круче локтями толкался.
Хотя солнце припекало, и пить хотелось очень сильно, Романов очнулся не из-за жары и не от жажды. Какая-то мелкая многоногая тварь шастала по его лицу, пытаясь забраться в нос. Володя заорал, громко чихнул, открыл глаза и принялся вертеться. Встать, почему-то, никак не получалось.
— Чё, тварь, допрыгался? — сидевшие неподалёку на свежем холмике "бомжи" злобно щерились. — Вон, за тобой уже идут. Сейчас тебя кончать будут.
Володя замер. Связанных за спиной рук он уже не чувствовал. Ног тоже. Презрительно отвернувшись от могильщиков, он смотрел на приближающегося мужика.
"Тот самый. С дубиной. Конец. Блин, ну что за тупость? Почему так?". — Было страшно. Очень-очень страшно.
"Да пошло оно всё! Скулежа моего они не дождутся". — Романов подумал о маме, расслабился, завалился на спину и, улыбаясь, стал ждать смерти. Впервые в этом новом мире он видел в небе облака.