— Твой отец? — переспросил Майкл, недоуменно качая головой.
— Да, мой отец. Густав Нордхейм, которого ты, вероятно, помнишь. Вы встретились в Эквадоре. Впрочем, я так и не успела тебя ему представить. Ведь ты таинственно исчез, испарился, когда кругом было полно людей. Ума не приложу, как это тебе удалось. Я искала тебя повсюду… — Лора осеклась: для холодной рассудительной речи подобные признания ни к чему. Она глубоко вздохнула и продолжила гораздо спокойнее: — Видишь ли, Мигуэль, мне бы не хотелось возвращаться к прошлому. И все же, тогда тебе не стоило так постыдно бежать. Честное слово, я не стала бы требовать от отца, чтобы он с ружьем в руках начал за тобой охотиться и постарался наказать за нарушение обещания жениться. И было бы куда честнее признаться мне, что ты ошибся…
— Боже мой, Лора! У меня никогда и мысли не было о том, что мои чувства к тебе оказались ошибкой! Но когда я понял, кто твой отец, а его друг принялся тебя целовать с таким видом, будто имел на это все права, я почувствовал себя в состоянии полнейшего шока. Скажу откровенно: до сего времени я не помню, как выскочил на улицу и оказался в автобусе, битком набитом местными фермерами, везущими на продажу кур.
— Мигуэль, но это же смешно… — начала Лора, но О'Брайан ее не слушал и продолжал говорить:
— Я уже пробирался к кабине водителя, чтобы попросить его остановиться. Но в этот момент понял, что должен еще раз подумать. В первую очередь о том, что могу предложить дочери Густава Нордхейма.
Я знал, что не в силах дать тебе богатство или подарить особняк вроде тех, к которым ты привыкла. Не говоря уже о том, что я до смерти боялся, что, опомнившись от первого угара увлечения, ты найдешь куда более подходящего для совместной жизни человека. Вроде приятеля твоего отца, который тогда так нежно тебя целовал. Одним словом, я не был уверен, что одной моей любви будет достаточно…
— Любви? Ты говоришь о любви?! — нашла наконец в себе силы прошептать Лора. — То, что ты чувствовал, была просто похоть. Любящий человек никогда бы не оставил меня, не сказав ни слова и не простясь. Отец и Джерри подумали, что я лишилась рассудка…
Хриплый смех прервал тираду Лоры. Оглянувшись, она увидела, что зал полон, а их стол уже давно перестал быть местом уединения. Пробормотав относительно приличное ругательство, Лора стала говорить совсем тихо, но с еще большим сарказмом:
— Твоя любовь была столь грандиозной, что ты решил от меня отказаться. Наверное, ты сказал всем тем фермерам и их курам в автобусе: «Сегодня я совершил самый благородный поступок за всю свою жизнь…» Так? Боже, что за мерзость!