Улучшала настроение и неожиданно теплая для середины осени погода. На улицах слышались крики людей, торопящихся на вечеринки, из темных подвалов доносились звуки джаза, перекрывавшие шум непрерывно подъезжающих такси, которые высаживали своих уже принарядившихся пассажиров, в театрах начались спектакли, так что зрители исчезли с улиц, уступив место серьезным прожигателям жизни, способным оценить все прелести ночного Сохо. Все пабы были переполнены, у ресторанов стояли очереди, кругом царило возбуждение. Только самих жителей Сохо, таких, как Марионетта и Микки, ни привлекали ни порнозаведения, ни подозрительные книжные лавки, ни заведения со стриптизом. Тех, кто случайно сюда попал, всегда можно было легко узнать по застывшему на лицах выражению, когда они впервые наблюдали за поведением проституток или вываливались из заведения, где оставили свой недельный заработок.
— Куда мы направляемся? — спросила Марионетта своего спутника, когда они шли по Уордор-стрит. Поинтересовалась она из вежливости. Ей было все равно, куда они пойдут. Достаточно просто вот так бродить вместе под неоновыми вывесками, наблюдая, как просыпается ночной мир Сохо.
Микки взглянул на нее. Казалось, он понял, о чем она думает.
— Я решил показать тебе тот Сохо, который знаю, — сказал он, — тот, который тебе никогда не приходилось видеть.
Девушка радостно улыбнулась и, спохватившись, тут же прикрыла рот ладонью. Он мягко отвел ее руку от лица.
— Тебя устраивает такой маршрут? — задал он вопрос.
Ответ ясно читался на ее лице.
— Прекрасно, — произнес он. — Начнем мы с «Рокингхэма».
И он повел Марионетту в завораживающее путешествие по Сохо, хорошо знакомое музыкантам, которые были тут завсегдатаями: «Рокингхэм» на Арчер-стрит с его экзотической смесью из перуанцев, мексиканцев, русских и арабов; клуб «Одиннадцать» на Уиндмилл-стрит, набитый нищими музыкантами, каждый из которых играл сам по себе, что создавало хриплую какофонию; «Абалаби», где черные юноши до пота танцевали с белыми девушками негритянский танец калипсо. Он повел ее в кафе в Фицройе, где они ели мусаку, рубленую баранину по-гречески, а Микки объяснял ей особенности новоорлеанского джаза, блюзов Чикаго, разницу между различными джазовыми стилями — все то, что они бесконечно и горячо обсуждали с друзьями, сидя за кофе в таких клубах, как «Минт». Потом, покончив с дешевым, но сытным ужином, они пошли в «Хампу» на Оксфорд-стрит, где оркестр Хэмфри Литлтона наяривал традиционный джаз перед извивающейся публикой.
— По правде говоря, это не в моем вкусе, — старался перекричать шум Микки, когда они спускались по ступенькам к выходу, — но я подумал, тебе стоит узнать, что же это такое, о чем твой брат постоянно спорит с друзьями!