Заслышав топот за спиной, обернулся и сурово поглядел на ворвавшихся мужчин.
– Я хочу, чтобы ты сказал правду обо мне! – не переводя духа, воскликнул Димитрий. – Вот при нем. А наутро повторил бы ее пред всем тушинским войском и перед государевыми посланниками. Осточертело мне, что меня все в глаза обманом тычут и вором зовут. Долго я терпел, но теперь вижу, что так больше нельзя. Того и гляди рухнет все вокруг. Вся надежда на тебя. Поклянись светлым именем Христовым и засвидетельствуй мое имя и звание.
– Что, при нем? – вскинул брови Филарет, глядя на Заруцкого.
– При нем! Пусть он первый узнает, что истинному царю служит. Ему казаки верят. Если он тоже пред народом вместе с тобой именем Христовым поклянется – сила моя утроится.
– Отчего ж утроится? – с печальной насмешкой спросил Филарет. – Нас с ним только двое, иль считать разучился? Третий-то кто?
– Как кто? – изумился Димитрий. – А Господь? Его же именем поклянешься – он, значит, тоже со мной. Бог за меня и со мною! Ну, говори, Федор Никитич, уж кто, как не ты, всю правду ведаешь! – Бог за тебя и с тобой? – переспросил Филарет. – Да разве ты в Бога веруешь, монаше?
Димитрий покачнулся, отпрянул, но тотчас угрожающе надвинулся на Филарета.
– Поосторожней лги, отче, – прошипел угрожающе. – А то помнишь…
– Помню, помню, что ты с моим братом и со всеми нами сделал, – отмахнулся Филарет. – Было время, обладал ты жалом язвящим, Гришка Отрепьев, монах расстриженный, беглый, в миру зовомый Юшка Богданов-Нелидов!
Заруцкий мысленно кивнул, получив наконец подтверждение признанию покойной Манюни, которому, честно сказать, не больно-то верил.
– Пред Отцом нашим небесным свидетельствую и беру его порукою! – загремел между тем Филарет трубным гласом, словно пророк библейский, призывающий смерть и пламень на полчища филистимлянские. – Пусть меня поразит Господь, ежели солгу пред ликом его! Подлинный Димитрий убит предательскими руками, а ты не Димитрий. Ты не отрасль благородного царского корени, ты есть обманщик друзей своих и предатель собратьев, убийца родных и кровных своих и доноситель на благодетелей своих, злобный клеветник, изменник и злодей! И пусть меня разразят молнии и громы небесные, ежели в словесах моих есть хоть капля лжи!
Заруцкий невольно вскинул голову к потолку. Вверху было темно: никакие громы и молнии небесные не пронзали своды церковные и не вонзались во владыку. А впрочем, на своем бурном веку Заруцкий слышал столько неправедных клятв, видел столько клятвопреступлений, и ни разу лжецы, призывавшие Господа в поручители, не бывали им наказаны. Так что отсутствие огненных стрел еще ничего не доказывало.