Ефросинья наморщила лоб, подумала, а потом печально усмехнулась:
– Защитник? Это кто же таков? Неужели Егорка Усов? Ну, нашла себе защиту! Да он от Никитиного недовольного голоса со страху ходуном ходит, как былина на ветру!
– Ничего, ничего, – пробормотала Стефка. – Раньше ходил ходуном, а теперь не станет. Теперь он свою силу почует.
– С чего бы это? – недоверчиво спросила Ефросинья.
– А с того, – протянула Стефка. – С того, что никто толком не знает, от кого зачато дитя. Понимаешь? Ведь, кроме Никиты, меня еще и Егорка брал – там, во дворце. Что, если мне удастся Егора убедить, будто ребенок – его? Да ведь он скорей убьет Никиту, чем оставит ему сына! Вот на этом поводке я и стану Никиту держать. Захочет, чтобы сын у него остался, – пускай нас бережет как зеницы очей своих. Не то отымет Усов мальчика.
– А ты почем знаешь, что у тебя мальчик родится? – с восхищением спросила Ефросинья, вполне оценив бесстрашный, дерзкий, бесстыдный (ну, когда речь о жизни и смерти идет, тут уж не до стыда, не до совести!) умысел подруги.
Стефка помолчала, потом, тяжко вздохнув, с отвращением произнесла:
– Да разве может у такого зверя, как Никита, родиться кто иной, кроме звереныша? Сын будет… вылитый! Вот помяни мое слово!
Она как в воду глядела. Крошечный Николашка был схож с отцом и впрямь как вылитый. При первом же взгляде на это существо, которое вмиг сделалось Ефросинье ближе и дороже всех на свете, которое она не могла называть иначе, как своей родной кровиночкой, она поняла: никто и никогда не поверит, что отцом Николаши мог быть белобрысый голубоглазый увалень Егорка Усов. То есть никакого защитника от Никиты у них со Стефкою нет. Надеяться приходилось только на милосердие Божие…
Август 1608 года, Тушино – Верховье
«…Стало мне ведомо, что самозваным государем Васькой Шуйским, который подыскался под наше царское имя, отпущены из Москвы польские да литовские пани и паны, в числе коих послы круля Литовского Зигмунда . Повелеваю литовских людей и литовских послов перенять и в Литву не пропускать; а где их поймают, тут для них тюрьмы поставить да сажать их в тюрьмы. Мы, Димитрий Иванович, император Всероссийский, повелитель и самодержец Московской державы, царь всего Великого княжества Русского, Богодарованный, Богоизбранный, Богохранимый, Богом помазанный и вознесенный над всеми другими государями, подобно другому Израилю руководимый и осеняемый силою Божией, христианский император от солнечного восхода и запада, и многих областей государь и повелитель»[35]
Еще когда Мнишки и их свита были царским приказом отозваны из Ярославля в Москву и стало ясно, что Шуйский все-таки вернет их на родину, Димитрий принял единственное правильное решение для того, чтобы заполучить Марину. Ее необходимо перехватить в дороге, после отъезда из Москвы! И как только стало известно, что поляки, среди которых находились воевода сендомирский с дочерью, отпущены и выехали из Москвы, Димитрий незамедлительно разослал свои грамоты в города, находившиеся на пути следования высланных поляков и признававшие его царское достоинство: в Торопец, Луки, Заволочье, Невель и прочие. Однако он не собирался рассчитывать только на эти грамоты, опасаясь, что Долгорукий придумает какой-то иной путь и минует преданные Димитрию города. Чтобы избежать неприятных случайностей, Димитрий приказал Рожинскому послать в погоню за Мнишками большой отряд под началом Станислава Валавского, носившего у воскресшего государя титул канцлера.