Итак, староста двигался в кромешной тьме, отсчитывая про себя шаги. Для верности он загибал пальцы на обеих руках. Когда сочлось в его уме двадцать десятков, он остановился и сам себе удовлетворенно кивнул: его вытянутые руки уперлись в стену. Так и следовало по расчету! Староста принялся шарить перед собой. Вскоре он обнаружил отверстие в аршине[38] над землей и протиснулся в него, задевая широченными плечами края лаза.
Осторожно распрямился – теперь он мог стоять во весь рост – и ощутил, насколько изменился вокруг запах. Теперь пахло не сырой, недавно разрытой землей, а деревом. Он принялся шарить над головой и нащупал бревна, потом – что-то плоское меж ними. Доска! Надавил на нее – и тихо ахнул от неожиданности, когда та внезапно пошла вверх и пропустила в подземелье свет, на мгновение показавшийся ослепительным. Именно сейчас мог войти стражник! Но делать было нечего – приходилось понадеяться на Бога, положиться на русский авось или зарижиковачь[39], как сказали бы поляки.
Староста высунулся из отверстия, приложив палец к губам, однако этого предупреждающего движения не понадобилось: человек, сидевший прямо перед ним на лавке и вяло почесывающий брюхо, от неожиданности лишился дара речи.
Староста окинул мгновенным взглядом внутренности избы и обнаружил, что человек этот – единственный не спящий. На лавке в углу рисовались очертания тела: кто-то давал храпака под поношенным кунтушом[40]. За занавеской вырисовывались очертания двух других лавок. Оттуда слышались тихие женские голоса, мигом, впрочем, умолкшие при звуке незнакомого голоса.
– Пан Мнишек? – шепотом спросил староста, однако тотчас понял свою ошибку: это был не воевода сендомирский. – Где он?
Сидевший с трудом заставил свою голову отрицательно качнуться, а руку – протянуться в сторону спящего.
Староста уперся руками в пол и легко выбросил тело из подвала, явившись в избу, словно нечистый из преисподней. И то сказать, он был изрядно грязен и перемазан в земле, поэтому женщина, выглянувшая в это мгновение из-за занавески хоть и не вскрикнула, но все же воздела руку для крестного знамения.
Староста жадно взглянул на нее, но тут же разочарованно свел брови: перед ним была довольно полная дама с темными волосами и карими глазами. Староста сразу вспомнил ее: это была Барбара Казановская, гофмейстерина и наперсница пани Мнишек. Сия особа заслуживала почтения, поэтому староста отвесил ей вполне куртуазный поклон, для чего сорвал с головы свой ужасный треух. При виде его соломенных кудрей, красивого лица и пламенных очей Барбара просто-таки вытаращила глаза и что-то быстро, тихо сказала по-польски.