Бывший чекист молча кивнул, вспомнив цветную фотографию. Старик и мальчик, два Николая Лунина…
— Ты был очень нужен. Именно сейчас, когда мы вот-вот восстановим Канал, нам потребуются разведчики, первопроходцы… А ты хотел уйти на Тускулу. Зачем? Там же белогвардейцы! И все равно Ким запретил тебя убивать. Ты мог остаться во Франции, уехать куда-нибудь подальше, это отставка, но не смерть.
Леонид не стал спорить. Отставка — с пулей в бедре, с полицией, идущей по свежем следу. Добрый-добрый товарищ Ким. И верная Мурка, Маруся Климова…
— Ты вернулся, Лёнька. Для чего? Эти бумаги никому в стране не нужны, они могут понадобиться только за кордоном, чтобы скомпрометировать РКП(б). Кому решил бумаги продать? Белогвардейцам? Англичанам? Не молчи, Леонид, я же и по-другому спросить могу. Живым ты отсюда все равно не выйдешь, кровь до утра замоют, но умирать лучше без мучений — человеком, а не мешком с переломанными костями.
Сердце зашлось болью, но бывший старший оперуполномоченный все-таки улыбнулся:
— Не надо, Жора! Убей сразу, и я не обижусь. Не было у меня в жизни друзей, только ты да Блюмкин. Яшка — сволочь редкая, но он меня спас. А ты… Дай умереть с легкой душой, тебя не проклиная!
Выдохнул — в глаза друга посмотрел. Понял. Отвел взгляд…
— С чего начнешь? — хмыкнул. — У меня нога простреленная, до сих пор ноет. На фронте обычно по свежим ранам лупили, пока шомпол на огне калился.
Провел рукой по брюкам, пальцем указал:
— Здесь! Штаны снять — или так обойдешься?
— Лёнька, не надо!
Лафар подошел совсем близко, присел, пристроив пистолет под рукой, взглянул снизу вверх:
— Расскажи все, я заступлюсь перед Кимом. Нарушу приказ, черт с ним, отвезу тебя в Столицу… Что, сильно ранили?
Пантёлкин пожал плечами. Рука вновь скользнула по бедру, спустилась ниже, к лодыжке.
— Всюду болит, не хожу — ковыляю… Только врешь ты, Жора, не умеешь ты приказы нарушать!..
Ответом был хрип — негромкий, полный боли. Тяжелое тело завалилась на бок, дернулось раз, другой… Лёнька Пантелеев, сыщиков гроза, подобрал оружие, прицелился.
Стрелять не пришлось. «Ступер», короткий огрызок стальной спицы, вошел точно в горло. Пользоваться такими вещами Лёньку научили еще в питерском домзаке. Ничего сложного, тупой конец следует обмотать бечевкой, на острый — ластик насадить. Спрятать можно, где угодно — в брючине, например, к нижнему шву поближе. Битый «вертухай» такую заначку сразу срисует, а для фраера вполне сойдет.
Уходя, Леонид не выдержал, оглянулся. На мертвом лице — мертвые пустые глаза. Белые губы сжаты, на желтом лбу — незнакомые резкие морщины. Георгий Георгиевич Лафар бросил друга Лёньку, не взял с собой.