– Да, он сам мне признался.
– А еще он убил мою мать, – произнес Эрик, привлекая к себе внимание.
Пока мальчик объяснял, откуда ему известно о матери, Мэлди пыталась собрать все свое мужество. В скором времени Эрик должен будет рассказать своим братьям и Джеймсу всю правду о себе. А значит, и Мэлди обязана быть искренней. Отношение Джеймса к известию, что Битон убил собственного отца, подсказало ей, что по крайней мере часть ее истории не будет одобрена. Убийство одного из родителей действительно очень тяжкий грех, но Мэлди никогда не позволяла себе даже задуматься об этом. Ее мучило дурное предчувствие, что вскоре она поймет, сколь неприемлемо такое преступление для всех, кроме людей вроде Битона.
Предположение Битона, что она похожа на него гораздо больше, чем думает, заставило Мэлди содрогнуться. Она не желала, чтобы это оказалось правдой, но вдруг засомневалась. Если бы она действовала стремительнее, а Битон и Калум – медленнее, то сейчас бы ее руки были обагрены кровью родного отца. Поистине поражало то, что у Битона, каким бы омерзительным человеком он ни был, по всей вероятности, было гораздо больше, чем у нее, причин для убийства собственного отца.
Где-то глубоко внутри закипала холодная ярость на мать. Единственное, что удерживало это чувство запертым в сердце, – граничащая с ним боль, но Мэлди опасалась, что не справится с ней. Если мать и любила ее хоть чуть-чуть, то женская горечь все поглотила. Ни одна по-настоящему любящая мать не поступила бы со своей дочерью так, как Маргарет Киркэлди поступила с ней. Она воспитала дочь с мыслью об убийстве человека, и не просто человека, а родного отца, и даже ни разу не задумалась, как это отразится ребенке.
Мэлди интересовало, сколько еще из сказанного Битоном могло оказаться верным? Она боялась, что во многом он был прав. Маргарет желала смерти Битону вовсе не из-за разбитого сердца и даже не из-за того, что ее бросили в бедности и позоре, а лишь потому, что было уязвлено ее взлетевшее до небес тщеславие. Ужасно думать так о собственной матери, но чем дальше, тем спокойнее Мэлди воспринимала неприглядную истину.
Всякий раз, когда Маргарет заговаривала о любви и разбитых сердцах, ее слова звучали как цитаты из лирических баллад менестрелей. От ее рассказов об утраченной любви всегда веяло некой лживостью, но Мэлди убеждала себя, что просто матери тяжело говорить о столь личных переживаниях. Тем не менее, другие рассказы о Битоне, явно имевшие отношение к ее раненой гордости и оскорбленному самолюбию, всегда звучали искренне. Даже когда мать на смертном одре требовала, чтобы Мэлди принесла кровную клятву убить Битона, она говорила об оскорбленной гордости, все еще чувствуя негодование оттого, как поступил с ней этот мужчина. А едва Мэлди обратила на это внимание и засомневалась, мать вспомнила о своем разбитом сердце. И еще Мэлди осознала, что мать ни разу не обвинила любовника в том, что он бросил собственного ребенка. Обида всегда принадлежала ей одной, и она не намеревалась ею делиться.