Уиллис тоже подошел, взял с доски шахматную фигурку и стал ее рассматривать.
— Эти шахматы тебе подарила Лаура, верно?
Бишоп прищурился. К чему это он?
— Свадебный подарок.
— И ты их хранишь.
— Это ценная вещь.
— Каждый день, глядя на них, ты вспоминаешь ее.
Бишоп открыл рот, собираясь это опровергнуть, но правда была слишком очевидна. Ему хотелось постоянно видеть какое-нибудь напоминание о Лауре.
Готов ли он избавиться от шахматной доски, как когда-то Лаура спрятала их свадебную фотографию?
Бишоп опять опустился в кресло. Он оперся локтями на подлокотники и принялся массировать виски. Надо кончать с этой ерундой.
— Лаура решила, что беременна, — признался он.
— Боже правый!.. — Уиллис плюхнулся в кресло напротив. — Это на самом деле так?
Глядя на доску, Бишоп помотал головой.
— Она подняла шум, когда к ней наконец вернулась память?
Уиллис говорил прямо, и Бишоп был ему за это благодарен.
— Сначала рассердилась. Но потом мы согласились, что если она носит нашего ребенка, то мы обязаны разобраться в наших делах.
— А потом выяснилось, что никакой беременности нет, и ты уехал?
— Она не стала бы слушать. До нее ничего не доходило — совсем как в прошлый раз.
Уиллис фыркнул:
— Ну правильно.
Бишоп понизил голос:
— Она считает точно так же, как и я. Без ребенка, который нас связал бы, нам постоянно мешало бы прошлое. Слишком долгая история. Слишком много плохих воспоминаний. — Он оторвал взгляд от доски. — Слишком многое требовалось простить.
— А какие воспоминания у тебя будут, когда тебе стукнет шестьдесят пять? Всю жизнь просидишь, чувствуя себя полным дерьмом?
Бишоп ощетинился:
— А чего ты от меня ждешь?
— Победы! Победы ради вас обоих!
Бишоп с горькой иронией ухмыльнулся:
— Отличная речь. Только это не спорт.
Уиллис покачал головой:
— Я и не говорю, что спорт. В бизнесе ты похож на тигра в засаде — хватаешь добычу и не отпускаешь. А когда речь идет о вашем счастье до конца дней, ты не говоришь ни да, ни нет. — Бишоп хотел встать, Уиллис схватил его за руку. — Поверь, я очень хорошо понимаю тебя. Мы с Хэйли тоже когда-то разбежались. Но я проглотил свою гордость и попросился обратно. Это было лучшее, что я когда-либо сделал.
Бишоп пристально смотрел на шахматную доску. Голова его раскалывалась. Наконец он переварил то, что сказал Уиллис.
Потом, пожалуй, впервые в жизни, передумал:
— Дай «Клэнси» знать, что мы не продаем компанию.
Он решительно направился к столу.
— Мы говорили о Лауре, — послышался недовольный голос Уиллиса.
— И по пути пришли ко мне Мерил. Нам еще многое предстоит сделать.
Бишоп рухнул в кресло.