Она встает, складывает коврик и идет к двери. Так и не переступив порог, останавливается. Оборачивается. Возвращается на свое место рядом с мужем. Трясущейся рукой открывает ему один глаз. Потом второй. Она ждет. Его глаза больше не закрываются. Женщина берет флакон с раствором и капает ему в глаза несколько капель. Одну, две. Одну, две. Обследует кружку капельницы. Сладко-соленая вода еще есть.
Прежде чем выпрямиться, она впивается в него беспокойным взглядом и спрашивает: «А снова закрыть глаза ты можешь?» У мужчины абсолютно отсутствующий вид, он не отвечает. Она настаивает: «Ну же, ты можешь! Еще разок!» И ждет. Напрасно.
Встревоженная, она осторожно просовывает руку под его затылок. Рука дрожит от страха. Она закрывает глаза, сжимает зубы. Глубоко вдыхает. Скорбно. Она страдает. На выдохе вынимает руку и, поднеся ее к зыбкому свету лампы, внимательно смотрит на кончики дрожащих пальцев. Они совсем сухие. Привстав, она поворачивает мужчину набок. Подносит лампу к его затылку, чтобы осмотреть маленькую, так и не закрывшуюся дырочку от ранки, синеватую, промытую от крови, но еще не зарубцевавшуюся.
Затаив дыхание, женщина нажимает на рану. Мужчина, как прежде, неподвижен. Она нажимает посильнее. Ни стона. Ни во взгляде, ни в дыхании. «Так тебе даже не больно?!» Она снова опрокидывает его на спину, наклоняется над ним, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. «Тебе никогда не бывает больно! И не было больно никогда, никогда!» — она в гневе. «Я еще не слышала, чтобы кто-то мог жить с пулей в затылке! У тебя даже кровь не идет, никакого гноя нет, у тебя и не болит ничего! Вот оно, чудо! — говорила твоя мать… чудо распроклятое!» Она встает. «Тебя даже раненого не проймешь». Горло перехватило, и голос словно писк. «А вот я должна страдать! Я должна плакать!» Высказав все, она идет к двери. В глазах слезы вперемешку с гневом, она исчезает в темноте коридора, а в это время тень мужчины подрагивает на стене до тех пор, покуда не наступит настоящий рассвет, покуда солнечные лучи не проникнут сюда через дырки в синем и желтом небе на шторке, чтобы рассеять неверный свет лампы.
Дверь в комнату нерешительно приоткрывает чья-то рука. Или просто не может открыть. «Папа!» Голос одной из малышек громче, чем скрежет дверных петель. «Ты куда?!» Услышав женский вскрик, малышка прикрывает дверь и пятится. «Деточка моя, не беспокой твоего отца. Он заболел. Спит. Пойдем со мной!» По коридору пробегают детские ножки. «А ты, когда ты идешь туда, кричишь там, ты разве не беспокоишь его?» — спрашивает ребенок. Мать отвечает: «Да». Тишина.