Свети-Цховели, старая церковь, Свети-Цховели, –
долго плутали мы, плакали долго и пели.
Свети-Цховели, одна ты, должно быть, на свете,
возле Тбилиси, в пыльной и ласковой Мцхете!
Долго плутали мы, плакали долго и пели, —
в долгих скитаньях одной только песней владели, –
в долгих скитаньях, в раздумьях беспечных и здравых,
там, где ты, Свети, стоишь на некошеных травах!
Старых царей твоих, витязей сумрачной кручи,
здесь погребли по приказу маркиза Паулуччи, –
не упомянут в грузинских задумчивых песнях
этот беглец, и пришелец, и царский наместник!
Свети-Цховели, одна ты, одна ты на свете,
старая церковь в печальной и ласковой Мцхете, —
старая церковь, одна ты на свете такая,
вот почему не дряхлеешь, сердца привлекая.
В этих краях не гудят голубые метели, –
кроткое солнце вползает в зазоры и щели,
небо ночное роскошней иных фейерверков,
словно теплица – Тбилиси в межгорном пределе,
дремлет Мтацминда, тревоги давно отгремели…
Только сильнее всего по душе мне печальная церковь,
старая церковь, давно позабытое пламя,
звонницы будто с картонными колоколами,
возле теплицы садовника Мамулашвили, –
старая церковь, ее мы еще не забыли,
старая церковь, ее мы забыть не сумели, –
светоч очей моих, сизая Свети-Цховели!
Свети-Цховели, одна ты такая на свете, –
старая церковь в печальной и ласковой Мцхете!