Я человек эпохи Миннезанга (Големба) - страница 63

вы теперь уже не малыши.
Ах, какие у нас непорядки
в часовом механизме души.

«Не жди меня до темноты…»

Не жди меня до темноты,
не погружай меня во тьму,
не уверяй меня, что ты
не сторож брату твоему.
И в человеке у дверей
попробуй не узреть врага,
и чужеземца обогрей
теплом родного очага.
Он будет благ, он будет слеп,
он позабудет о земном,
он будет есть твой теплый хлеб
и запивать его вином.
И, ломти темные деля
и осушив кувшин до дна,
уразумеет, что земля
у всех одна, на всех одна.

«Есть даже в грусти – счастья проблеск…»

Есть даже в грусти – счастья проблеск,
хоть беспросветность за плечами;
есть у отрады иероглиф,
есть иероглиф у печали.
Они привязчивей собаки,
они умеют сострадать:
не в силах буквенные знаки
их многогранность передать.
Но ты пойми и опосредствуй
их смысл и суть, как зыбь морей,
по букварям великих бедствий,
по чешуе календарей.

«Трудней всего понять простые вещи…»

Трудней всего понять простые вещи,
которых не окутывает мгла,
которые понятнее и резче,
чем плещущие в тучах вымпела,
чем ветер тот, который ими плещет,
чем борозды морозного чела,
прорезанные мудро и зловеще.

«Есть у сердца синий взгляд…»

Есть у сердца синий взгляд.
Вход. Наощупь. Наугад.
Только очи распахни.
Только сердце наизусть.
Ходят волны, как огни.
Где ты, радость? Где ты, грусть?
Вход. Наощупь. Наугад.
Солнцевеющий конвой.
Море, море, летний сад,
сад – привой или подвой!
И садовник в том саду,
зарубежный садовод,
видит дальнюю звезду,
дольним именем живет.
Мир и мгла в людских домах.
Влага. Сырость. Черенки.
Моря каменный размах.
Тишина в людских домах.
Сердце глохнет от тоски!

ТАНЦОР

Я совсем не танцор – а ведь это нетрудно,
есть ужасно простые, примитивные па:
развернуться, как в море уходящее судно,
и пойти и плясать – а партнерша слепа.
А партнерша судьба – или попросту фатум,
дама с придурью – но из хорошей семьи,
поверяющая чудакам простоватым
даже самые тайные мысли свои.
Ну так что же – пляши до упаду, до боли,
ну так что же – пляши, да от самой души.
Неужели тебе отдавили мозоли,
показалось — не боле – забудь и пляши…
Заостренным носком угодил в барабан ты,
барабанная шкура не терпит прорех,
обрывается вальс, и встают музыканты,
и встают оркестранты, и корчится смех.
И встают оркестранты и лаются хором,
и колышется ругань, и хамы острят, –
никогда я не стану галантным танцором,
может, стану тапером, да только навряд.

ПЕСНЯ БЕЗ МУЗЫКИ

Это песни без музыки,
только с болью в ладу, —
я их перышком узеньким
по бумаге веду.
Это кровь моя алая
зазвучала, сочась,
к ложу гибели жалуя
в мой двенадцатый час!
Все соборы вселенские
для нее – просто блажь!
Ласки тайные, женские,