Я человек эпохи Миннезанга (Големба) - страница 77

На первую страницу

Седая ночь выходит из могил,
исчезли духи мелочной опеки:
их шабаш бесконечный утомил,
натанцевались недочеловеки!
Обычный город. Вывеска аптеки.
Автобус мостовую осветил.
И паладин уходит вдаль, уныл,
на поиски недостижимой Мекки.
Не покидают стражники постов,
артиллерийские алеют канты,
с футлярами проходят музыканты,
в свои права вступает время снов:
тихоне снится повесть о задире,
а блядь – в мечтах о ротном командире.

II. «А блядь – в мечтах о ротном командире…»

А блядь – в мечтах о ротном командире,
который поутру бывает пьян,
а отпускной не даст — держи карман,
как в поговорке говорится, шире!
Прозрачный поднимается стакан,
пускай за мишку выпьет поводырь, и
пора, пожалуй, вспомнить о сатире, –
так слово получает павиан.
К его словам прислушаются сони,
он говорит – и клавиши гармони
терзает сноб из местных заводил.
Он осушил. Пора налить полнее:
Любовь, отбросив узы Гименея,
пустилась в край обманутых светил.

III. «Пустилась в край обманутых светил…»

Пустилась в край обманутых светил,
где плавают астральные комбайны,
где все терзанья сердца – чрезвычайны,
где звездочет, как совесть, празднокрыл.
Гармонии божественные тайны
мой подопечный разобрать решил,
он много предрассудков сокрушил,
постиг жаргон от виры и до майны.
Он прочитал немало пухлых книг,
познал все стадии развитья гниды
в те дни, когда царили Сасаниды.
Он полки исполинские воздвиг,
он спрессовал канцоны и шаири,
чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире.

IV. «Чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире…»

Чтоб в цель попасть, как алкоголик в тире,
так попадать не каждому дано,
а после вновь – экрана полотно,
мельканье пятен в смутном киномире.
Ах, равновесье славное – оно
устойчиво, как глобус на рапире,
назойливо, как желтый цвет в ампире,
таинственно, как нежное руно!
И все извивы мысли, и уклоны,
и выверты тоски глубоколонной,
к чему всё это? Кто развеселил
людскую душу бредом суеверий,
развратом итальянских бухгалтерий,
кровотеченьем цензорских чернил?

V. «Кровотеченьем цензорских чернил…»

Кровотеченьем цензорских чернил
романтиков история смиряла,
душила теплотою одеяла,
так скальпель – Абеляра оскопил.
Жизнь обернулась муками Тантала,
но Воронов наш век омолодил:
вернул почтенным старцам прежний пыл,
пыл павиана или гавиала.
Преобразились все – ни дать ни взять,
юнцы! Нужна спасительная клизма,
чтоб избежать последствий катаклизма.
И всё ж постигнуть счастье – обладать!
Не думая о востроглазом сбире:
вновь поселен он на твоей квартире.

VI. «Вновь поселен он на твоей квартире…»

Вновь поселен он на твоей квартире,
не гений – нет, но разумом востер,
он руки к солнцу осени простер,
Следующая страница