Высоцкий сводил его с теми, с чьим мнением считался, кого по-настоящему уважал. Так среди тумановских московских знакомых появились кинорежиссер Станислав Говорухин и адвокат Генрих Падва, актер Всеволод Абдулов и поэтесса Белла Ахмадулина. В библиотеке Вадима Ивановича на почетном месте остался томик стихов Беллы Ахатовны с дарственной надписью: «Дорогой мой, родной Вадим! Спасибо тебе – за Володю, за меня – всегда буду верить, что твоя сердца расточительность сохранит твое сердце, твою жизнь. Всегда твоя…»
Но как Высоцкому, так и Туманову были отвратительны люди бесхребетные, приспособленцы. Вадиму Ивановичу накрепко запомнилась характеристика, данная Владимиром одному популярному таганскому актеру: «Эта сука, как пуговица: куда пришьют, там и болтается».
Однажды вместе они пришли домой к Высоцкому. Хозяин по привычке сразу включил телевизор – выступал политический обозреватель Юрий Жуков. Из кучи писем он брал листок: «А вот гражданка Иванова из колхоза «Светлый путь» пишет…» Затем – другой конверт: «Ей отвечает рабочий Петров…» Высоцкий минуту-другую постоял у экрана, посмотрел: «Слушай, где этих… выкапывают?! Ты посмотри, ведь все фальшивое, мерзостью несет!»
Потом предложил: «Давай напишем по сто человек, кто нам неприятен». Разошлись по разным комнатам. Им хватило часа. Потом сравнили. Шестьдесят или семьдесят фамилий совпало. Может быть, оттого, что многое между ними уже было переговорено. В списках оказалось множество политических деятелей: Гитлер, Каддафи, Кастро, Ким Ир Сен, только при пришедший к власти аятолла Хомейни… Был и Ленин. Попали и люди случайные, мелькавшие в те дни на экранах. Но вот что интересно – в списках Высоцкого и Туманова четвертым значился Мао Цзэдун, а 14-м – Дин Рид…
«Многое, о чем мы с друзьями говорили, до хрипоты спорили, – говорил Вадим Иванович Туманов, – он своим хрипловатым голосом прокричал на всю Россию в своих песнях. Наше внутреннее несогласие с режимом, казалось, не поддается озвучанию, мы не знали нормативной лексики, способной передать каждодневное недоумение, горечь, протест. А он черпал и черпал такие выверенные слова».
Они сознательно избегали говорить на гнусные политические темы. Лишь однажды, вспоминал Туманов, он увидел Высоцкого по-настоящему рассвирепевшим – когда началась война в Афганистане. Он обрушил на него поток матерщины. И тут же, ночью, собрался идти к Андрею Сахарову. Выложить ему, а потом и иностранным журналистам все, что кипело в душе. Что за этим могло последовать, было ясно: полный разрыв с властями, в лучшем случае – неизбежную эмиграцию.