«Володя много пел в тот вечер, – вспоминала Ревекка. – А я ревела. Миша тоже был совершенно потрясен. До этого, честно говоря, мы Володю не очень хорошо знали. Песни слышали, конечно, говорили о них, но… В ту пору мы же были питерские пижоны, любили классическую музыку, – и не очень обращали внимания на такого рода песни. А тогда… тогда мы были потрясены!.. На следующий день Володя с Мариной были у нас дома…»
Шемякина наповал сразила «Охота на волков»: «Одной этой песни было достаточно для меня, чтобы понять: Володя – гений! В этой песне было сочетание всего… Как говорят художники: есть композиция, рисунок, ритм, цвет – перед тобой шедевр. То же самое в этой песне – ни единой фальшивой интонации… Все было, как говорили древние греки, в классической соразмерности. Полная гармония, да еще плюс к этому – на высочайшем духовном подъеме! Это гениальное произведение, а гениальные произведения никогда не создают мелкие люди…»
Потом они всё говорили, говорили – и никак не могли наговориться. Высоцкий неоднократно повторял ему: «Мишка, ну как мы с тобой похожи! В Германии в детстве были, отцы воевали, и жили рядом, бок о бок, и в Питер я часто приезжал, ведь мы же с тобой могли быть «вот так»! А получилось, что встретились только здесь, на Западе…»
Шемякин не раз и не два задумывался: «Почему наша дружба произошла так внезапно и странно? Я для него, в принципе, – чужой человек. Что я? Пишу холсты, какие-то странные человечки там бегают… Но у нас, как в старинных романсах поется: «любовь пришла с первого взгляда, ударила в сердце как нож…». С первого вечера, когда я узнал Володю и Володя узнал меня – для нас было достаточно, чтобы понять, что наша дружба – навсегда. Это жуткая вещь, тяжелая, больная, мучительная где-то… Дружить – тоже тяжело, как и любить… Мы оба впитали ужас руин побежденной страны. Потом был неуют и теснота коммуналок на родине, где из всех щелей лезла чудовищность режима Совдепии. Сближало и сходство характеров – устремленность в сферу искусства, а главное – желание найти правду, непримиримость и даже радикализм в поисках справедливости…»
В радости взаимного узнавания они просто шалели, как мальчишки, обнаруживая странные и, как им казалось, многозначительные совпадения фактов своих биографий, общность взглядов, мироощущения. Когда Высоцкий рассказывал Михаилу о своем военном детстве, об отце-фронтовике, послевоенной Германии, Шемякин тут же подхватывал:
– Я, можно сказать, с рождения был в действующей армии. И отец, и мать служили в кавалерийской бригаде Доватора. Мать с фронта отправили в Москву рожать меня. Но вскоре она вернулась к отцу, в бригаду. Так что я, можно сказать, участвовал во взятии Кенигсберга. После войны мы надолго застряли в Германии, отец был комендантом нескольких немецких городов…